А то будет плохо
Текст и перевод: Арпи Халатян
Редактура: Фёдор Корниенко
Иллюстрации: Лусине Тамазян
Когда мне было двадцать четыре года, я подверглась акушерскому насилию. О нём не принято говорить, а зачастую и называть его таковым, однако в конце 2019 года вышел специальный доклад ООН, в котором акушерскую агрессию признают нарушением прав человека и предлагают методы решения проблемы на международном уровне. Женщина имеет право на достойное и уважительное отношение при родах и оказании сопутствующих акушерских услуг. Но все ли акушеры знают об этом?
Ты не заслуживаешь этого ребёнка
Было пять часов вечера, когда я проснулась от странного ощущения. Встала, и у меня отошли воды. «Время пришло, — подумала, — а почему не болит?». Я запаниковала, мгновенно придумала несколько возможных плохих сценариев, сама себя утешила и подбодрила. Переоделась, вызвали такси и поехали в роддом.
По дороге я была как будто в забытьи: ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Шенгавит МЦ был близко от нашего дома, быстро приехали, а потом всё случилось очень быстро. Спустя три года только сохранившаяся до сих пор боль в копчике напоминает, что это был не сон.
Молча поднимались на лифте. Когда двери открылись, до меня донеслись мучительные крики из одной из родильных палат. Подойдя ближе, услышала другой голос. Это был голос доктора, которая «поддерживала» роженицу. Она кричала: «Ты не заслуживаешь этого ребёнка», «Успокойся немедленно», «Ты думаешь о своём ребёнке? Нормально тужься», «Я расскажу твоему ребёнку, как ты себя вела».
Спустя два дня мы с этой роженицей спускались на лифте на УЗИ матки. Её лицо было бесцветным, она выглядела измученной и сломленной, как будто не родила только что, а долго лечится от медленно убивающей её болезни. Я смотрела на неё и думала, что здесь что-то не так: только что родившая женщина не должна выглядеть, как беженец из Освенцима. Представляла, как она обрадовалась своей беременности, а сейчас стоит, прислонившись к стене лифта, и стонет от боли.
Она едва держалась на ногах, и мы – остальные четыре или пять только что родивших – молча посмотрели друг на друга, и, поняв, что ей сейчас хуже всего, уступили ей единственный стул возле двери кабинета УЗИ. Она с трудом, боком пристроилось на краю стула: ей сделали эпизиотомию — разрез промежности, и она не могла сидеть прямо.
По сравнению с ней мне повезло: мне эпизиотомию не делали.
А то будет плохо
Было шесть часов вечера, когда я вошла в родильную палату. Вскоре пришла моя гинеколог и, не сказав ни слова, включила капельницу. Я робко спросила — для чего это, но она не ответила и только сердито посмотрела на меня. «Потому что у меня нет схваток, да?», — переспросила я. «А что? Есть? — она грубо прервала, — Безводные роды, нужно ускорить, а то будет плохо».
Я не смогла ничего ответить, потому что не ожидала такого. Я решила рожать с ней, потому что за время беременности она оставила впечатление доктора, предпочитающего не нагружать лишними лекарствами.
В общении она была довольно чёрствой, но я оправдывала её возрастом и нравами советских времён, среди которых она состоялась как врач. Когда она сказала, что отрицательно относится к эпидуральной анестезии, я ещё больше убедилась, что могу доверять ей.
Её ответ стал пощёчиной. Я подумала, что я — никудышная женщина и мать, ведь при «правильных» родах сначала должны быть схватки, потом отхождение вод. А у меня наоборот, и, значит, я вот-вот убью своё дитя. Вдобавок, мне хватает наглости сомневаться в необходимости колоть мне всемогущий синтетический окситоцин. Чувство вины глубоко засело во мне, и я боролась с ним три года, в том числе с помощью психотерапевта.
Доктор включила капельницу и ушла. Вернулась через двадцать минут и ускорила поток капель. Села рядом и позвонила своему сыну, который пожелал мне лёгких родов. Я бы с удовольствием вышвырнула телефон из окна и закричала бы ей в лицо, что она должна отвечать на мои вопросы, а не болтать по вайберу, но не сделала этого. В тот момент я чувствовала себя уязвимой.
Окситоцин уже действовал: боль усилилась. Она закончила беседу, приказала — шагай, и ушла.
Я начала шагать. Каждая следующая схватка была больнее, казалось, что поясница отваливается. Трусы надевать было нельзя по причине, которую мне не сообщили. Вместо них был старинный метод: берёшь тряпку, кладёшь между ног и так шагаешь — сжимая тряпку бёдрами. Вот так я и шагала по комнате — сжимая ноги, с огромным животом, в гордом одиночестве, а в комнате было не к чему прислониться, кроме штатива, на котором висел мешочек с физраствором. Но он был таким тонким, что я боялась его сломать.
В какой-то момент я захотела встать на колени. Почувствовала, что моё тело хочет принять эту позу. Я наклонилась, но в эту секунду мимо проходившая медсестра, поняв, что хочу сделать, бросила: «Не вставай на колени» и ушла. Мы со штативом снова остались одни.
Фраза медсестры ещё больше укрепила моё чувство вины. «Видимо, так небезопасно для ребёнка, а я думаю только о себе». Конечно, на самом деле вставать на колени было можно, но в этом случае медсестра должна была бы остаться со мной, чтобы помочь принять удобную позу, а это было неудобно ей.
Смиренно переносить боль
Когда женщина рожает без вмешательства, боль может быть довольно терпимой. Каждый чувствует её по-своему, поэтому мозг управляет родами исходя из индивидуальных особенностей тела. Естественная родовая боль возникает и усиливается постепенно, позволяя телу её «переварить».
Кроме того, во время родов выделяется гормон эндорфин. Его цель — обезболить тело и помочь пережить стресс. Эндорфин, который называют гормоном счастья, улучшает настроение женщины и помогает сделать так, чтобы в её памяти закрепились положительные ассоциации. Ведь рожать нужно как можно чаще — по крайней мере, с точки зрения природы.
При искусственно стимулированных родах, практикуемых в наших родильных домах, боль может быть невыносимой. Когда рожала я, меня буквально парализовало. Казалось, будто лошади тянут мои руки и ноги в разные стороны и вот-вот разорвут. Я была не в состоянии думать ни о чём другом. Роженица должна быть расслабленной, а моё тело вытянулось струной. Я не могла даже стонать, зато стоящие рядом медсёстры одобрительно кивали: «Как смиренно переносит боль».
Я чувствовала себя, как безвольная кукла. Тело хотело одного, люди в халатах — другого, но последнее слово было за ними. Я запуталась и не могла сосредоточиться, я не понимала, что правильно, а что нет, и то же самое происходило в моём мозгу, естественная работа которого была нарушена извне. Ему уже было не до гормонов радости.
«Ненавижу ставить на корточки»
За последние три года я прочитала множество материалов об акушерской агрессии. Большинство авторов указывает, что заставлять женщину принимать какую-либо позу — одна из самых серьёзных ошибок, которые может допустить медперсонал. Стресса будет значительно меньше, если женщина примет ту позу, которая удобна её телу — сидя, на коленях, на корточках, лёжа на боку. Меньше стресса — легче и безопаснее роды. Распространённая же практика рожать лёжа на спине противоречит не только логике, но и закону притяжения.
Акушерское кресло я бы с удовольствием отправила в музей истории пыток в качестве одного из самых выдающихся экспонатов. Невозможно придумать более неудобное приспособление для родов, чем это кресло: на него трудно подняться, оно твёрдое и узкое. Я боялась с него упасть, поэтому старалась даже не шевелить руками.
Сама родильная комната, в которой я находилась, была похожа на операционную — строгая, холодная и чужая. Она не соответствовала моему чувствительному и уязвимому душевному состоянию.
Когда мои роды вошли в стадию потуг, я не понимала, как надо тужиться. В какой-то момент гинеколог сказала акушерке: «Попробуйте ещё несколько раз, если не получится, ставьте на корточки. Как я ненавижу ставить на корточки».
Раньше я полагала, что при родах всё должно быть сделано так, как удобно роженице. Однако кресло стояло высоко, чтобы персоналу было удобно, в помещении горел яркий свет, чтобы персоналу было удобно, капельница работала без остановки — чтобы им было удобно. Я должна была расслабиться, но как расслабиться, когда ты лежишь на спине с раздвинутыми ногами под ярким светом прожекторов?
Четыре часа
В 21:50 мой сын родился. Я вошла в родильную палату без боли и схваток, но мои роды длились всего четыре часа.
Чтобы ребёнок вышел, шейка матки должна раскрыться до десяти сантиметров. У первородящей женщины раскрытие может длиться довольно долго.
Мои роды были искусственно ускорены. Примерно десять минут спустя после того, как я вошла в родильную комнату, мне поставили капельницу с синтетическим окситоцином. Окситоцин нужно включать сначала пять капель в минуту, потом постепенно добавлять по пять капель каждые тридцать минут. Я прочитала это в инструкции. Но мой гинеколог сразу включила десять, через двадцать минут — все тридцать шесть капель.
Если бы она следовала инструкции, то ей бы потребовалось подойти ко мне семь раз на протяжении трёх с половиной часов — только для того, чтобы правильно настроить капельницу. Конечно, это было бы неудобно, и врач сделала так, чтобы к концу четвёртого часа я уже родила.
Окситоцин — гормон, с помощью которого мозг стимулирует и управляет родами. Мозг каждой женщины вырабатывает определённое количество окситоцина исходя из особенностей организма. Была ли приемлема такая доза синтетического гормона для моего тела?
Есть молодая, но уже ставшая незаменимой профессия — консультант по грудному вскармливанию. Это не медицинская профессия, но специалисты имеют базовое медицинское образование и глубокие знания о работе молочных желез человека. Они помогают молодым мамам овладеть правильной техникой грудного вскармливания. Консультанты отмечают, что женщины, роды которых были искусственно стимулированы, как правило имеют проблемы со вскармливанием. Я, например, тоже была в их числе.
К счастью, в моём случае вмешательство врачей ограничилось стимуляцией окситоцином и приёмом Кристеллера. Когда гинеколог увидела, что я недостаточно хорошо тужусь, она решила «помочь». Предплечьем надавила на верхнюю часть живота, чтобы подтолкнуть ребёнка.
ВОЗ (Всемирная Организация Здоровья) считает, что этот метод в группе высокого риска и советует не применять его: давящий врач не видит, в каком положении и под каким углом находятся голова и туловище ребёнка. Если ребёнок быстро пройдёт по родовым путям таким образом, его голова может оказаться сдавлена и повреждена.
Конечно, есть случаи, например, когда возникает опасность гипоксии плода, когда применение приёма Кристеллера оправдано. Однако с чем эта опасность связана? Никто не даст точного ответа на этот вопрос, но в некоторых случаях, возможно, это связано с необоснованным врачебным вмешательством в процесс родов.
Пока шейка матки не раскрылась до необходимой ширины, тело не будет толкать ребёнка наружу. При искусственной стимуляции может возникнуть неразбериха: матка начинает толкать ребёнка к родовым путям, пока раскрытия ещё нет. В итоге возникает необходимость вмешательства, чтобы вытащить ребёнка и спасти ему жизнь.
Ждать нельзя стимулировать
Рожающая женщина должна быть окружена любовью, теплом и заботой не просто так. В стрессовых ситуациях у нас вырабатывается адреналин, гормон, который может мобилизовать силы человека и спасти его в случае опасности. Но это совсем не то, что нужно, когда вы рожаете ребёнка, ведь адреналин подавляет синтез окситоцина в крови.
Беременность — это «гормональный ураган». Беременная женщина чувствительна, рожающая — максимально уязвима. Едва ли она может активно защищать свои права. Её легко запугать, подавить. Я тоже не была сильной в тот день. Мне хотелось уйти живой, здоровой и со здоровым ребёнком в руках.
Спустя несколько недель после родов я стала изучать статьи, описывающие международный акушерский опыт и практики. Иногда бывает, что отхождение вод происходит до тридцать седьмой недели беременности — это и называется «ранние роды». Ребёнок не может продолжать жить в матке, и тогда женщину нужно родоразрешить. Это опасное явление, но, к счастью, довольно редкое.
Ситуация, когда воды отошли, но схватки не начались уже после тридцать седьмой недели, случается чаще — примерно у одной женщины из десяти. Это один из вариантов нормы: в этом случае можно ждать и пробовать стимулировать роды естественным путём, например, тёплой водой, прогулками или йогой для беременных. Можно выбрать путь вмешательства и стимулировать роды искусственно, если для этого есть показания. Врачи должны оценить состояние плода с помощью УЗИ и КТГ, убедиться, что отошедшая жидкость не имеет цвета и выраженного запаха, проверить женщине давление и так далее. Если эти исследования покажут, что всё в пределах нормы, то беременная может даже поехать домой.
Когда показаний для вмешательства нет, как было и в моём случае, то нет ничего плохого в том, чтобы дожидаться естественных схваток. В разных странах статистика приблизительно одинаковая: у шести из десятерых женщин схватки начнутся в течение следующих суток, у остальных — через два-три дня, и лишь у небольшого числа женщин схватки не начнутся и тогда, что может считаться показанием к вмешательству.
Главное здесь — не допустить возникновения инфекции, так как стерильная околоплодная оболочка оказывается разрушена. Спустя 24 часа этот риск повышается, поэтому важно соблюдать нормы гигиены — исключить секс, часто менять нижнее бельё, не ходить в бассейн, избегать людных мест, использовать гигиенические прокладки, а не тампоны, и регулярно принимать душ.
Между тем, именно в роддоме есть риск подхватить инфекцию — через распространённую практику пальцевого вагинального исследования. ВОЗ рекомендует проводить осмотр не чаще, чем раз в четыре часа: акушер, гинеколог или даже проходящий мимо интерн могут не помыть лишний раз руки, прежде чем надеть перчатки. Также бывает, что медработник снимает перчатки, кладёт их на кресло и уходит, чтобы потом вернуться, надеть их и делать новый осмотр.
Тем не менее, если вы спросите, почему гинекологи и акушеры предпочитают вмешательство в случае отсутствия схваток, они ответят, что не хотят допустить именно инфекцию. В армянских роддомах практикуется искусственное стимулирование родов даже тогда, когда в официальном протоколе министерства здравоохранения Армении констатируется, что можно ждать по крайней мере 24 часа, и персонал должен быть готов к длительному раскрытию шейки матки.
В протоколе также написано, что женщина и её партнёр должны быть осведомлены как о возможности стимуляции родов, так и о возможности занять выжидательную тактику. Медперсонал должен поступить так, как пожелает женщина.
Получается, что мой гинеколог грубо нарушила протокол министерства и мои права. Я должна была знать о возможности ждать, имела право отказаться от стимуляции, посоветоваться с мужем, которого она отказалась впускать в палату. Её роль — обеспечивать мою безопасность, но не в ущерб правам.
Хватит задавать вопросы
Я сейчас более информирована, чем во время родов. Например, знаю, что при тазовом предлежании плода — это когда таз ребёнка предлежит ко входу в таз женщины, а не наоборот, как обычно происходит — можно рожать, а не идти на кесарево, — хоть и не представляю, как поступлю сама, если окажусь в такой ситуации. Я знаю, что в следующий раз постараюсь не допустить искусственного стимулирования, но не знаю, как поведу себя, если гинеколог будет настаивать.
Я сомневаюсь, потому что я боюсь.
В наших роддомах царит атмосфера страха. Врачи боятся смерти ребёнка или роженицы, поэтому предпочитают вытащить ребёнка, разорвав женщину. Они боятся неопределённости, боятся ждать и не контролировать процесс полностью. Женщины, в свою очередь, тоже боятся — и напрягаются.
Большая часть проблем не возникнет, если доктора начнут разговаривать с женщинами.
Когда сын уже родился, доктор принесла одну таблетку и велела положить под язык, не сказав ни слова. Я спросила, для чего она, и услышала в ответ: «Хватит задавать вопросы, я устала». Сперва я потеряла дар речи, но в следующую секунду так разозлилась, что чуть не обматерила её на весь роддом.
Я валялась на кресле без сил c замёрзшими ногами, у меня сильно болели руки, шея и копчик, промежность была в отёках от выкручиваний пальцами акушерки, и тоже — болела, мой сын был неизвестно где, один, и я была одна, голодная и измученная жаждой.
Я собралась и резко бросила: «Знаете? Я тоже устала». Она, наверно, не ожидала такой реакции и смягчилась. Оказалось, она хотела дать мне невинную таблетку для сокращения матки.
Роженице нужно немного: тепло, забота и человек, который подаст воду и помассирует поясницу. Этого легко достигнуть, если идти на роды с мужем, другим близким человеком или доулой. Не стоит в этот важный день обрекать себя на одиночество.
Поменять систему
Когда я шла на консультации в роддом, то сначала долго стояла в очереди, потом заходила в кабинет и несколько минут ждала, пока медсестра из огромной пачки достанет мою анкету и заполнит её вручную. Когда было нужно зайти в кабинет к другому врачу, она брала анкету и шла со мной. Всё это не делало очередь короче, а медсестру счастливее.
— Вы столько бумаг заполняете, как будто секретарша, — сказала я ей с сочувствием. Медсестра глубоко вздохнула. Мне показалось, что она испытывает к этой волоките отвращение.
Если бы анкеты были электронными и хранились в общей базе данных, любой врач мог бы открыть мою анкету одним кликом, не вставая со стула. Не нужно было бы тратить время на заполнение десятков анкет в день.
Это касается не только медсестёр. В разговорах с медперсоналом и разными врачами я поняла, что в роддомах почти всегда есть проблема перегруженности и нехватки кадров. Одна из таких бесед об акушерской агрессии, проблемах системы и возможных решениях у меня состоялась с гинекологом Давидом Абовяном, который согласился дать комментарий.
— Оправданы ли интервенции в процессе естественных родов?
— Акушерство – это дело близкое к Богу, если хочешь лёгких родов, значит, не надо сильно вмешиваться. Мир движется к домашним родам. Конечно, мы говорим о своевременных родах здоровой женщины, без осложнений. Сколько вмешиваемся, столько хуже бывает.
При этом мы должны создать условия: нужно затемнить комнату, включить приятную музыку, и с роженицей одного близкого человека пустить внутрь – мужа, доулу, мать. Близкий человек не может мешать. Но этот человек должен быть готов. Например, с мужем они рожают быстрей, чем если бы я окситоцин включил.
Докторам кажется, что если мы будем грубыми и жёсткими, то это взбодрит роженицу, побудит рожать быстрей, но это не так.
Расскажу один случай: двойня, [женщина] едва забеременела искусственным оплодотворением, к тому же возраст уже не тот, но первый плод был головой вниз [как и должно быть]. Несмотря на это, мы решили делать кесарево, потому что испугались. Когда она приехала со схватками, я был в безнадёжной пробке. В какой-то момент оставил машину и бегом добрался до роддома.
Они меня ждали, хотели, чтобы я был на родах, и я не мог оставить этих людей. Но опоздал, раскрытие было уже таким большим, что не было смысла делать кесарево. И вот у этой едва забеременевшей немолодой женщины были гладкие естественные роды. Это именно тот случай, когда бывает лучше, когда нас нет.
Кстати, мы часто избегаем кесаревых сечений и принимаем роды с тазовым предлежанием или естественные [роды] после предыдущего кесарева именно по той причине, что женщины опаздывают в роддом. Конечно, найдутся коллеги, которые скажут: «А если?..», но нельзя жить в страхе.
— А какие причины стоят за акушерской агрессией?
— Иногда получается, что проводишь тридцать шесть часов в больнице, например, вызвали ночью принимать роды, утром начинается смена, это уже примерно тридцать часов, в следующее утро начинается рутинная работа – принимать пациентов, и вот уже два дня ты в больнице.
Во всём мире есть эта проблема, наверно, кроме Европы. Это не может не привести к выгоранию, потому что ты тоже хочешь пойти домой и увидеть своего ребёнка, который [уже] забыл твоё лицо. Это подпитывает почву для акушерской агрессии, неуместных вмешательств.
Моя ординатура проходила в Италии, там я такого не видел, доктор выходил в тот же миг, когда истекало его рабочее время — восемь часов. Даже бывало, что голова ребёнка уже вышла, а его время истекло, и он уходил, не оглядываясь. Никто не говорил: «Ладно, закончу, потом уйду». Вместо него приходил другой, со следующей смены, и продолжал прерванную работу. Счёт шёл на секунды — и это в Италии, где темперамент людей похож на наш.
В нашем роддоме мы стараемся работать сообща [и подменять друг друга], и ограничивать количество беременных [с которыми мы работаем], но в армянской среде иногда не выходит отказывать. Бывает, что одновременно рожают две твои роженицы. Иногда бывают осложнения или необходимость экстренного кесарева сечения. Получается перегруженность, и врач бегает туда сюда.
У меня в жизни был период, когда я вообще не уходил на каникулы, но потом понял, что это очень плохо. Сейчас я часто езжу на конференции, это позволяет забыть повседневную рутину. Когда ты вживую общаешься с авторами, чьи книги читал, когда слушаешь других специалистов и учишься у них, ты возвращаешься посвежевшим.
Роды — очень непредсказуемый процесс, и наши предварительные расчеты и оценки — не стопроцентные. Следовательно, часто врач бывает неуверен, не знает, что лучше и правильнее, и склоняется к интервенциям: [хочет] вмешаться, чтобы держать ситуацию в своих руках. Но это порочный круг, из которого нужно выйти.
— Не этой ли неуверенностью обусловлена вездесущая атмосфера страха?
— Сейчас доктора очень беззащитны. Они боятся судебных исков, что повышает степень напряжения в и без того сложной профессии.
Например, в мире есть нерешённая проблема: когда здоровый по всем критериям плод рождается в срок, но мёртвым. К сожалению, нет оборудования, которое могло бы обнаружить эту проблему, [а значит, помочь её] предотвратить. Но это невозможно объяснить людям.
Нужно отдельно взять каждый из этих случаев, кропотливо расследовать, рассмотреть все критерии от первого до последнего дня беременности, но даже в этом случае не ясно, проблема выявится или нет. В нынешних условиях мы не в силах проделать эту работу. И вот когда бывают такие случаи, родные не прощают врача никогда.
Если во время операции что-то идёт не так, на следующей операции твоя самоуверенность может снизиться, даже если ты мастер своего дела. Доктор имеет дело с человеческой жизнью. Есть много обстоятельств, которые невозможно предугадать, они возникают спонтанно, и нужно быстро на ходу находить решение. Это всё имеет на нас большое воздействие, ведь мы не роботы.
В мире есть страхование врачебной ошибки. Мне кажется, что армянские врачи тоже будут не против платить определённую сумму, чтобы существовала отдельная независимая группа узких специалистов, которые займутся и страхованием, и расследованием случаев.
— Что мы можем сделать, чтобы система перестала быть такой закрытой?
— Духовная связь между доктором и пациентом очень важна — если она есть, то всё получится. Обе стороны должны работать над этим и прилагать усилия. А женщины должны перестать смиряться [с произволом], быть информированными и требовательными.
К счастью, система сейчас не такая жёсткая, [как раньше,] она меняется. Изменения приносят пациенты, которые [сами] многому научились и приходят уже подготовленными. Больше нельзя работать старыми методами. Рано или поздно врач, который не хочет меняться, останется без пациентов. Хорошо, если [все] женщины будут подготовлены: им легче меняться, чем докторам.
Но ответственность, конечно, остаётся за врачом. Я когда отвожу машину на ремонт, я верю всему, что скажет специалист, у меня нет другого выхода, я не автомеханик. Так и женщина может много чего не знать.
Женщина должна иметь чёткое мнение [о том, как хочет рожать] и быть требовательной. Потому что если перед нами женщина, для которой всё равно — естественные роды или кесарево сечение, то если вы спросите врача, чисто технически, как ему удобнее — двенадцать часов сидеть рядом с роженицей или сделать кесарево за двадцать минут, разумеется, второй вариант будет намного соблазнительнее.
Спасибо, что прочитали до конца!
Если вы хотите поддержать создание новых статей, станьте нашим Патроном, нажав на кнопку в поле внизу. Это займёт минуту, а вы получите доступ к дополнительному контенту, созданному специально для вас. Спасибо!
Станьте Патроном
Мы создаём сообщество неравнодушных, свободных и непредвзятых людей. Если вы хотите поддержать нашу работу по разбору глубоких социальных проблем при помощи личных историй простых людей, самый лучший способ это сделать — стать нашим Патроном.
Текст закончен, история продолжается
Наша миссия — способствовать изменениям в обществе, ломая табу и свободно обсуждая такие важные темы, как насилие, бедность, дискриминация, родительская и врачебная этика — и так далее.
Рассказанные здесь истории всегда будут оставаться честными и непредвзятыми — в том числе благодаря нашим Патронам. Вы тоже можете присоединиться, нажав на кнопку и выбрав размер поддержки. Спасибо!
Создание этой статьи было поддержано программой развития гражданского общества Армении НКО NESEHNUTÍ (Программа TRANSITION МИД Чехии)