Непослушная
Ада помнит себя с четырёх лет. Она жила в маленькой уютной квартире: с мамой, папой, маленьким братом и любимым французским бульдогом Чарли. На вопрос, какими она помнит тогда родителей, Ада отвечает, не задумываясь: «Они были хорошие. Всегда следили за мной, кормили, у меня было всё, что нужно ребёнку. Папа со всеми был довольно агрессивным, но со мной — никогда, называл своим любимым ребёнком. Мама ругала, если я, например, что-то разбивала, было, что ударила несколько раз, но так, чтобы серьёзно бить — нет, такого не было».
Оба родителя по образованию педагоги, но по специальности не работали: папа был автомехаником, а мама — домохозяйкой. В семье ценились послушание, хорошие оценки и религиозность. Надежды родителей возлагались в основном на Аду, и она не подводила: прилежно училась, слушалась родителей и не пропускала воскресные семейные молитвы.
Проблемы появились, когда у Ады начался подростковый период. Всегда кроткая девочка постепенно стала «качать права»: заявила родителям, что лучше знает, как ей жить, с кем дружить и где гулять. В пятом классе у Ады возник конфликт с учительницей математики, которая назвала её «тупой», отбив тем самым охоту зубрить формулы и решать геометрические задачи. Ада стала прогуливать сначала математику, а затем и остальные предметы. В довершение всего, появились проблемы с одноклассниками.
Отдушиной стала имеющаяся в доме большая библиотека приключенческих книг и интернет. Ада увлеклась японской культурой, начала делать переводы для Википедии на волонтёрских началах и выиграла приз в лагерь в одной из провинций Армении. Одноклассники вообще находили Аду странной, называли её «книжным червём» и порой советовали «перестать умничать».
«Я ростом была самая маленькая в классе, и меня дразнили больше других. А я в ответ становилась агрессивной, могла на обидчика наброситься с кулаками».
К подростковой гормональной перестройке Ады родители не отнеслись с пониманием. Однажды мама побила её за то, что та грызла ногти.
«Она меня один раз ударила, кричала, чтобы я перестала. А я тогда не могла остановиться: меня это успокаивало».
В другой раз родители побили её за несделанную домашку и за то, что Ада не хотела идти в школу.
Ситуация усугубилась, когда папа оставил работу и решил попробовать себя в предпринимательстве. Но его стартапы прогорели один за другим, он потерял деньги, устроился на не очень хорошо оплачиваемую работу и стал нервничать ещё больше.
«Я стала отбиваться от его нападок. Говорила, что мне неприятно, что он кричит на меня, да и вообще это моя жизнь и не ему решать, как ей распоряжаться. Это выводило его из себя.
После каждых побоев он уверял, что это для моего блага, повзрослею, пойму. Я пыталась говорить о своих проблемах в школе, но родители всегда перебивали меня и начинали кричать, что во всём виновата я сама».
Краски
Жизнь Ады круто изменилась, когда она поступила в медицинский колледж и приобрела новых друзей.
«Мне очень важно делиться — мыслями, впечатлениями, ощущениями; важно находить единомышленников. В колледже мы читали книги и обсуждали их. Меня звали в кино и гулять. До этого я в кино была всего раза три, да и то с классом. Мне приходилось обманывать родителей, выдумывать, что у меня дела в колледже, чтобы пойти на какой-нибудь фильм или на тусовки».
На третьем курсе Ада познакомилась с преподавателем психиатрии на старших курсах.
«Я сбегала с пар и ходила к нему на лекции. Он очень помог мне найти себя, изменить своё мироощущение. Сказал, что внутренние перемены нужно начинать с внешности. До знакомства с ним у меня было два цвета в одежде — белый и чёрный. А теперь у меня все цвета. И внутри появились краски».
Родители придирчиво относились к новым друзьям Ады, особенно к мальчикам. Когда преподаватель психиатрии организовал занятия по кендо на свежем воздухе и пригласил Аду записаться в группу, родители не пустили её. «Там будут мальчики, которые будут глазеть на тебя и пытаться лапать», — объяснила мама.
«Мама во всех моих друзьях видела наркоманов, алкоголиков и проституток и говорила, что они плохо на меня влияют. Когда родители познакомились с преподом психиатрии, мама сказала, что сразу поняла, что он — скрытый сексуальный маньяк и однажды может изнасиловать меня. Родители даже упомянули его потом в своих показаниях в полиции: мол, он загипнотизировал меня и управлял мной на расстоянии».
Отношения с родителями окончательно испортились, когда Ада сообщила им, что она — атеистка.
«Мне было четырнадцать лет, когда я прочла Библию. Меня шокировала жестокость и парадоксальность в особенности Ветхого завета, смутило множество несовпадений. Потом я прочитала Коран, буддизм изучала тоже. Я поняла для себя, что Бога не существует, что мы сами придумали его, чтобы как-то мотивировать себя в сложных ситуациях. Но мои родители не читали Библию. Мама просто уверена, что с ней на протяжении жизни происходили события, которые кроме как Божьим чудом не назовёшь, и очень тяжело приняла моё признание».
Когда в колледже преподаватель психиатрии открыл научный клуб, Ада записалась сразу. Несмотря на раскалённую атмосферу дома, там она чувствовала себя счастливой. Она мечтала, отучившись в колледже, поступить в медицинский университет на факультет психиатрии.
«Лучше бы ты не родилась»
В тот жаркий летний день Ада и её близкий друг засиделись в библиотеке. Уже вечером, включив телефон, Ада обнаружила с десяток пропущенных звонков от мамы. С привычным в последние годы унынием перезвонила. Мама кричала и требовала немедленно вернуться домой.
Дома родители набросились на неё с криками, требуя признаться, что она на самом деле «шлялась с любовником». Потребовали пароль от телефона, пригрозив избить до смерти, если Ада откажется.
Ада испугалась, назвала им пароль и закрылась в своей комнате. Не обнаружив ничего криминального в переписке дочери с друзьями, родители приказали открыть дверь.
Сначала родители били её руками и ногами. Затем папа пустил в ход ремень. Мама взяла дочь за волосы и стала бить головой об стены.
Чуть отдышавшись, мама поставила Аду на колени и приказала молиться Богу и просить прощения за свои грехи.
На вопрос дочери, отпущение каких именно грехов ей нужно вымаливать, мать закричала, что если бы они с отцом вовремя не пресекли её падение, то она бы рано или поздно стала проституткой. Или наркоманкой. Или алкоголичкой. Или всё вместе.
Ада послушалась. Потом дотронулась до головы и увидела на ладони кровь. Мама стала кричать: «Тебе этого мало ещё! Лучше бы ты умерла, лучше бы не родилась вообще».
Выдохнувшись, родители оставили дочь «подумать над своим поведением» и ушли к себе. Аде было больно и страшно. Она села и заплакала. Так и заснула.
Следующие три дня кровь из головы сочилась при малейшем прикосновении. Голова раскалывалась от боли — будто в неё одновременно втыкали тысячи игл. На двери ещё оставались следы запёкшейся крови.
Аде было страшно смотреть на эту дверь. Выходить из комнаты и попасться на глаза родителям было тоже страшно. Она сидела на полу у кровати и плакала. Брат, с которым Ада делила комнату, сказал, что ему стыдно за неё и на несколько дней перебрался в гостиную.
«Мы с ним никогда не были близки, нечасто общаемся — он редко отрывается от компьютера. Мама его боготворит: говорит, что в отличии от меня, он послушный, и с ним легко ладить. А родители… в тот день я стала сомневаться, люблю ли я их вообще. Я и раньше думала, что люблю их меньше, чем нужно любить родителей. Но я их уважала: например, за то, что дали мне хорошее образование. Но, может, и это уважение было навязанное».
Через два месяца Аде должно было исполниться восемнадцать.
Побег
Следующие полторы недели девушка провела под домашним арестом. Её лишили средств коммуникации с внешним миром — телефона и компьютера. Через пару дней, обеспокоенные тем, что Ада не отвечает на звонки и сообщения, к ней пришли близкий друг, с которым Ада была в библиотеке, и подруга.
С парнем у отца Ады состоялся «разговор по-мужски» — с кулаками. Подругу обозвали «шлюхой» и тоже выставили за дверь.
«Мне было очень плохо. Я думала, что не хочу жить с этой семьёй, что у меня с ними нет ничего общего, что они меня не понимают и никогда не поймут, и от этого хотелось перестать быть. Я представляла, что пью много таблеток, засыпаю и больше не просыпаюсь».
Через несколько дней девушке вернули телефон с условием, что она не будет общаться с друзьями. При первой же возможности Ада, однако, послала им сообщение, и друзья предложили лучшую альтернативу суициду — побег из дома.
Побег наметили в день вступительного экзамена брата в колледж, куда вместе с ним поехали и родители. План побега, правда, чуть не сорвался из-за отца, который неожиданно рано вернулся и наткнулся во дворе на друга Ады, ждущего её у такси. Взбежав наверх, взбешённый мужчина накинулся на дочь с вопросами: «Ты что, снова общаешься с ним? Опять за старое?».
«Я сказала, что знать ничего не знаю, и тогда он вышел на балкон, чтобы ещё раз убедиться, что мой друг там. Я успела схватить только маленькую сумку с документами, побежала вниз и села в такси. Отец поехал за нами: минут десять он преследовал нас, но таксисту удалось оторваться».
Ада поехала прямо в полицию, чтобы написать заявление на родителей. В полицейском участке первым делом попытались отговорить её.
«Они стали говорить, что папа и мама любят меня и хотят мне только добра, что я потом пожалею. А побои — это, конечно, неправильно, но они серьёзно поговорят с родителями, и те больше не будут».
Девушка настояла на принятии заявления, решив, что временно будет жить в кризисном центре. Про центр ей рассказала подруга-юрист, которая посоветовала дождаться в нём совершеннолетия, а затем найти работу и снять квартиру. Родители, которых полицейские вызвали в отделение, заявили, что кризисный центр — «бомжатник и притон для наркоманов» и призвали Аду вернуться домой: поговорить и всё уладить.
Однако возвращаться домой девушке не хотелось — разве только за вещами. Правда, когда они подъехали к дому, ни Ада, ни полицейские не смогли уговорить родителей отдать их.
«Мама попросила полицейских оставить нас наедине на несколько минут. Как только мы остались одни, она стала угрожать, что заявит в полицию о том, что я украла из дома тысячу долларов, и дело заведут уже на меня. Увидев, что этим меня не сломать, родители вынесли несколько смен нижнего белья и сказали, чтобы я уезжала».
Шаткое соглашение
В кризисном центре Ада провела около трёх недель. Когда друг принёс ей телефон, социальный работник центра поставила об этом в известность родителей.
«Она рассказывала родителям обо всём, что я делала. Может, это является частью её метода работы, но у меня пропало к ней доверие. А психолог сказала, чтобы я “разобралась со своей психикой”, и что будет лучше, если я помирюсь с родителями».
Психолог центра объяснила Аде, что родители на самом деле любят её, просто у них — неправильная форма выражения их чувств, и если девушка захочет, психолог может поработать и с ними. Но к тому, что люди за пятьдесят смогут измениться, Ада отнеслась скептически. Да и родители категорически отказались идти на контакт со специалистом.
Мама и папа несколько раз приезжали в кризисный центр, два раза отвозили Аду в полицию давать показания.
«Родители просто приехали и забрали меня. Никто из центра не поехал со мной, и я испугалась, что они не привезут меня обратно. Они сначала отвезли меня домой и потребовали, чтобы я забрала заявление и призналась в полиции, что была в неадекватном состоянии, сама упала и ударилась».
У полиции, однако, к этому времени уже имелось заключение судмедэкспертизы, подтверждающее, что побои — были. Несмотря на это, инспектор, принимавший заявление, тоже стал уговаривать Аду ещё немного подумать и напомнил про наказание за дачу ложных показаний.
«А участковый просто сказал: “Всё ясно”, когда узнал, чья я внучка. Папина мама, которая живёт с нами по соседству — известная скандалистка. Она перессорилась со всеми соседями. Полиция не раз штрафовала её за клевету. Участковый и её, и моих родителей знал в лицо. Мне было стыдно и ещё досадно, что в полиции ко мне не относятся серьёзно».
Полицейские долго не могли понять, чего Ада хочет. Живёт в большом частном доме, папа не пьёт, не курит, не наркоман. Чего ещё ей недостаёт?
Аде пришлось подтвердить на бумаге, что она не находилась под ничьим влиянием и не состояла в сектах.
Во время очередного визита в центр с родителями было достигнуто соглашение: Ада найдёт работу, будет общаться, с кем хочет, жить у бабушки по матери и постоянно держать с ними связь. В кризисном центре подписали документы и позволили родителям увезти девушку. Через несколько дней соцработник с контрольным визитом поехала в дом к бабушке. Не застав Аду, ушла. Больше из центра с ней не связывались.
Через несколько дней мама передумала и поговорила с бабушкой. После этого та, сначала занимавшая сторону внучки, стала уговаривать её забрать заявление, «выкинуть из головы дурь» и вернуться в семью, потому как случившееся — это, в очередной раз, одно из проявлений родительской заботы и любви.
«У меня был ступор, сознание помутилось. Я дико устала от всех этих разговоров. Когда мама, забыв уговор, настояла, чтобы я поехала с ней домой, у меня уже не было сил сопротивляться. Меня забрали. Дома опять появились суицидальные мысли, я говорила себе, что ничего не стою, что не способна бороться за свои права, и что моя жизнь и дальше будет такой же беспросветной».
Жить по своим правилам
Когда Ада ещё жила у бабушки, она встретилась со следователем. Следователя пришлось буквально заставить принять у неё заявление, рассказывает девушка. Он не отвечал на звонки, постоянно был или в суде, или в отпуске, забывал записывать важные пункты в показаниях.
«На следующий день после того, как меня насильно отвезли домой, я позвонила следователю и сказала ему, что мне страшно. Он ответил, что они не могут обеспечить мою безопасность, и мне лучше помириться с родителями. Затем позвонил отцу и доложил о моём звонке. Родители опять стали кричать, последующие два дня не пошли на намеченную дачу показаний, и следователь их не вызывал».
Хотя родители больше не трогали её, но то и дело напоминали ей, что она — стукач.
Ада испугалась, что они найдут способ заставить её забрать заявление, и решила попробовать сбежать снова. Вместе с медицинским халатом накидав в рюкзак необходимые вещи, Ада пошла не на урок в колледж, а в Офис общественного защитника, где ей предоставили адвоката.
Ещё девушка анонимно поделилась своей историей в соцсетях. Некоторые пользователи осудили ребёнка, которая, набравшись «стамбульских конвенций» и попав под влияние «европейских извращений», отдаёт под суд собственных родителей. Однако многие поддержали Аду в том, что насилие над детьми — даже собственными — преступление, которое должно быть наказано, и поддержали решение Ады жить отдельно и по своим правилам.
Незнакомые люди откликнулись и предоставили ей временное пристанище, пока Ада не нашла работу, которую совмещала с учёбой, и смогла снять квартиру с другими ребятами. Люди, у которых она жила до этого, помогли с одеждой, постельным бельём и средствами гигиены. На всём остальном девушка старалась экономить: даже лекции записывала от руки, чтобы не тратить деньги на ксерокс. Жить сама по себе она не боялась. От того, что денег не будет, иногда бывало страшно, но она знала, что есть друзья, которые всегда придут на помощь.
Родители звонили ей несколько раз, пытались вернуть домой, кричали, что она их опозорила, а потом — оставили в покое.
«Но мне всё равно было не по себе от мысли, что они могут передумать, могут опять начать досаждать мне. Я чувствовала себя сильнее и надёжнее, чем раньше, но какой-то страх всё равно остался».
Стать сильнее и надёжнее девушке помогла её адвокат, общественный защитник Армине Фанян.
Помочь или наказать?
У общественного защитника — это первый случай в её десятилетней практике, когда ребёнок подаёт иск против родителей. Но это не значит, что такие дела — редкость, замечает юрист, просто у нас не принято «стучать» на членов семьи. Не способствуют обращению за помощью к закону и серьёзные бреши в процессуальной системе, начиная от протокола ведения допросов и заканчивая отсутствием квалифицированной психологической и правовой помощи жертве насилия.
Если бы дело дошло до суда, то родители Ады получили бы два месяца тюрьмы, или им пришлось бы заплатить штраф в размере ста тысяч драм. Но наказание ещё никого не исправляло, уверена защитник Армине, а помощь нужна всем сторонам.
При ведении дел Армине порой приходится брать на себя роль психотерапевта или семейного посредника.
«Я всегда стараюсь много говорить с обеими сторонами конфликта, понять причину, попробовать найти решение до суда. Я много говорила с Адой, отдельно с её родителями, объяснила, что дело может не дойти до суда, если они раскаются, попросят прощения и подпишут бумагу, которая обяжет их исключить любой вид насилия — будь то психологическое или физическое — в отношении моей подзащитной».
Армине говорит, что в начале их встреч родители Ады, особенно отец, были настроены довольно агрессивно и не желали идти ни на какие уступки. Но после нескольких разговоров родители Ады смягчились и согласились на переговоры.
«У меня создалось впечатление, что между членами семьи разорвалась духовная связь. Родители — носители другой культуры, другого времени. Есть очень большой разрыв в поколениях и недопонимание, идущие оттуда. Наши родители любят навязывать детям чрезмерную заботу и опеку, и эта забота однажды превращается в верёвку и начинает душить».
Большинство гневных высказываний людей, обсуждавших историю Ады, выпало на долю мамы. Мы склонны идеализировать роль матери и наделять каждую женщину безусловным материнским инстинктом и любовью к чаду ещё до его рождения. Забота о ребёнке со стороны папы же умиляет, как нечто из ряда вон выходящее. Поэтому понять или простить девиантное поведение матери нам намного сложнее.
По рассказам Ады женщина, которая вырастила её, в детстве часто становилась свидетелем того, как отец избивал её мать. Доставалось и ребёнку. Мама Ады, наверно, мечтала, что сама она, когда вырастет, выйдет за хорошего человека и станет любящей матерью своим детям. Что у неё будет сильная связь со своими детьми. Что не будет насилия.
Психолог Арпи Халатян объясняет, что на практике дети, выросшие в семье, где присутствовало насилие, часто вырастают со сложностями в плане социализации, склонны к депрессии и неврозам, а когда создают свою семью, то могут повторять сложившиеся паттерны поведения родителей.
«Ребёнок отождествляет себя с родителем своего пола. Чтобы оторваться от “плохой” модели и принять “хорошую”, нужна определённая зрелость и, зачастую, квалифицированная помощь. У многих не бывает ни того, ни другого, и они механически перенимают знакомый им с детства паттерн. Такие женщины, например, могут испытывать бессознательную зависть к дочерям и толкать их на повторение своей участи, а всякое проявление успешности дочери может их раздражать».
Мама Ады вышла замуж за человека, который сразу запретил ей работать, ругался матом и периодически поколачивал её в присутствии детей. Целые дни она проводит в готовке, уборке, компьютерных играх и перед телевизором. Отклоняет все попытки Ады вытащить её из дома, например, в кафе или кино — «нечего деньги зря тратить».
Ада рассказывает, что после того, как муж кричал на неё или бил, мама плакала и уверяла детей, что давно развелась бы с их отцом, но её останавливает то, что они опозорятся перед родственниками и соседями, а дети будут расти без отца.
«Я ей много раз говорила: если ты захочешь развестись, и это сделает тебя счастливой, то я поддержу тебя. Но она никогда не слушала. Она ужасно зависима от мнения людей».
Юрист Армине Фанян уверена, что в этой ситуации нужно искать пути создания точек соприкосновения между членами семьи, и что если над этим работать, то создание в семье новой, позитивной атмосферы — вполне достижимая цель.
«Здесь нужна многосторонняя работа над глубоко зарытыми проблемами, чтобы восстановить эту разрушенную связь. Ещё бы не помешало проводить узкоспециализированные тренинги для полицейских и юристов. Государство на бесплатной основе должно предоставлять психологов, которые работали бы с обеими сторонами. Возможно, психологу не удастся нормализовать отношения в семье, возможно, люди не захотят иметь друг с другом ничего общего, это тоже вариант, — но работу нужно начинать в любом случае».
Право на хэппи-энд
Армине Фанян удалось не довести дело до суда. Ада говорит, что ей очень повезло с защитником, которая сделала всё возможное — и даже не входящее в её обязанности адвоката, чтобы члены семьи согласились обсудить конфликт и прийти к соглашению, приемлемому для обеих сторон.
Так сложилось, что пока адвокат работала над организацией встречи, внезапно умерла бабушка Ады. Девушка пошла на панихиду.
«Родители были какие-то надломленные, другие. Мы долго говорили, особенно с мамой. Мама попросила прощения: сказала, что была злая на меня, что сознание у неё помутилось, что она не должна была так поступать и ей нужно было выслушать меня, спокойно поговорить».
Родители сказали Аде, что гордятся ею за то, что та не побоялась бороться за свои права, уйти и жить одна. Согласились, чтобы она работала, предложили помочь ей найти лучшую работу и жить у них дома — если она захочет.
Ада забрала дело из полиции и вернулась. Для себя она решила, что пока — временно. Говорит, что что-то очень хорошее появилось в их отношениях, они теперь много говорят, особенно с мамой, стараются услышать друг друга. Но Ада не хочет спешить и пока боится, что хрупкое состояние родности, образовавшееся под влиянием потрясения от смерти бабушки и бесед с юристом, может ослабеть и исчезнуть.
Она не жалеет, что не смолчала и прошла через все трудности. Ада уверена, что если бы осталась, отношения с семьёй становились бы всё хуже и хуже и неизвестно, к чему привели бы.
«Иногда, когда люди слишком близко друг от друга — физически или духовно — им трудно видеть друг друга. Нужно расстояние. Когда мы жили вместе, я ужасно боялась реакций родителей, знала, что они не дослушают меня и часто предпочитала молчать и обманывать, нежели быть участником очередного скандала.
Когда я ушла, и у меня внутри многое поменялось, и у них. Тогда они пришли в кризисный центр и сказали мне, что я — ничтожество и без них пропаду. Они действительно верили в это. А сейчас очень удивились, что я могу быть самостоятельной и не попасть в “дурное общество”, как они предсказывали. Мама сказала, что она больше выросла и большее переосмыслила за те два месяца, чем за всю свою жизнь».
Не обходится и без срывов. Но обе стороны стараются. И возможно, у родителей получится маленькими шагами возродить доверие и любовь, которое у ребёнка было в далёком детстве: в том самом уютном доме с французским бульдогом Чарли.
Может, окажется, что они всё-таки не могут сосуществовать друг с другом. Ада готова и к такому сценарию. Но она больше не маленькая, запутавшаяся девочка, а зрелый человек, который знает, чего хочет и как этого добиться. Ада всё ещё хочет жить отдельно и зарабатывать себе на жизнь сама. А пока ходит на уроки, кормит со своей стипендии дворовых собак и мечется теперь, что выбрать: стать психиатром или всё-таки ветеринаром.
Имена некоторых персонажей были изменены
