Пижама с кроликами

Текст: Мариам Чопикян
Редактура: Фёдор Корниенко
Фотографии: Фёдор Корниенко

[post_published]

222

[show_post_categories show=»category» hyperlink=»no» parent=»no»]

Открыто говорить о депрессии трудно, как и признаться себе в том, что она есть. Я тоже долго откладывала эту гнетущую перспективу — сказать себе, что застряла и мне нужна помощь. Я прошла по классическому пути отрицания, отчаяния, принятия и борьбы за свою жизнь. Это одна из тех дорог, что едва ли когда-нибудь останутся насовсем позади, но если мне удалось заново научиться жить и быть счастливой, значит — всё не так плохо.

10 минут чтения

Валерьянка поставит на ноги

Из тридцати одного года своей жизни семь я провела с диагнозом — депрессия. Есть такое распространённое заблуждение, что это какая-то блажь, придуманная для подростков и истеричных женщин, у которых слишком много свободного времени.

У меня депрессия ассоциировалась с мрачными героями фильмов и книг, горстями употребляющими антидепрессанты — и непременно хрупкими, слабыми, ранимыми. И никак иначе, ведь они не могут разобраться со своими проблемами сами.

Мне всегда казалось, что у меня нет времени даже на затяжную грусть, ведь я:

Сильная
Позитивная
Мечтательная
Устремлённая
Счастливая

В общем, депрессия — это «не про меня».

Когда мне было двадцать с лишним, я писала диплом. Тогда я заметила, что на меня периодически нахлынывает непривычное чувство безразличия ко всему, что я делаю, — и тогда я не занималась ничем. Среди студентов считается нормальным иногда «прокрастинировать»: смотреть по десять видео с котятами подряд, листать ленту с бесконечными мемами и рецептами блюд или читать статьи-хронофаги в духе «Десять способов держать вилку, о которых вы даже не догадывались».

Я не прокрастинировала. Я часами сидела перед экраном с пустым листом, одним среди множества. Мой телефон лежал рядом, на беззвучном, чтобы никто не мог ничего спросить, попросить, потребовать или иным способом заставить меня разговаривать.

Засыпая сначала в час, потом в три ночи, а потом и вовсе без сна я доживала до утра, выкуривая по две пачки сигарет. Мне казалось, что сигареты помогают мне собраться, ведь они в тот момент были моей единственной константой. Я знала, как открыть пачку, сорвать бумажную упаковку, достать сигарету, зажечь её и знала, что будет потом. Короткие волны удовольствия на фоне ощущения стабильной подавленности. Я увязала в этом состоянии всё глубже, диплом вместе со мной. Я злилась.

Я, конечно, не стала никуда обращаться за помощью. Кто в своём уме станет обращаться к врачу, когда у него просто нет вдохновения для дипломной? Валерьянка, пустырник, новопассит, выстрадать необходимое количество страниц, просмолить до черноты лёгкие, а там будет лето и всё наладится. Не наладилось.

Диплом был написан и сдан, потребление валерьянки снижено, но наступившее лето я провела непривычным образом: приходя в себя после реанимации, в которую попала из-за пошатнувшегося здоровья, и последовавшей срочной операции, а также переживая уход с любимой и прибыльной работы. Я старалась выглядеть весёлой и радостной, как человек, которому судьба дала второй шанс — ведь дала же? — и занималась физическим восстановлением, поиском нового «интересного проекта» и убеждала окружающих в том, что у меня всё хорошо.

Может быть, я в это и верила сама, пока не наступил ноябрь. Дело даже не в том, что я никогда не любила московскую осень, холодной сыростью вымывающую тепло, как протекающий потолок в квартире. Каждый год, едва наступали дожди и слякоть, я с трудом поднималась с постели, чтобы начать день, а по выходным могла не вставать вообще.

Осень — это насморки и ангины, это раздражающий холод, забирающийся под складки одежды, короткий световой день и сюжеты Достоевского. Никогда не любила Достоевского. Наступавшая зима каждый год прогоняла мою хандру, как будто её и не было. Но как не принесло облегчения лето, не помогла и зима.

Здравствуйте, мне очень плохо

Уже прошёл первый снег, второй и третий и четыре месяца вслед за ними, за которые я почти не выходила из дому. Я сидела ночами перед телевизором, пока все спали, и смотрела кино — десятки, сотни сериалов и фильмов. Днём спала. Иногда, спохватившись, делала вялые попытки проанализировать ситуацию, но быстро сдавалась. Я не могла понять, почему мне так плохо, и погружалась в очередной фильм, позволявший не думать.

Каким-то чудом я нашла тогда работу на радио. Моей единственной задачей было быть энергичной ровно один час в прямом эфире, но даже с этим я справлялась с натяжкой, ценой больших усилий. Спасало то, что редактором эфира и соведущим были мои друзья. В совсем плохие дни, когда мои мысли путались больше обычного, они «вытягивали» на себе эфиры, а мне оставалось текст читать с листа. Я, конечно, паниковала и из-за этого, но выручал мой хорошо поставленный голос. После эфиров я возвращалась домой — к фильмам.

Сейчас в это трудно поверить, но та студия была едва ли не единственным местом, куда я выбиралась из своего дома — на час. Меня подбирал на машине тот самый друг-соведущий, он же приезжал иногда за мной по ночам и катал по заснеженному городу. Он знал и видел, что у меня проблемы, и предполагал, что я так смогу развеяться.

У меня есть фотографии с одной из таких поездок. Я прыгаю в центре улицы, окружённая медленно падающим снегом, жёлтый фонарь подсвечивает сзади, я улыбаюсь в камеру. Снежинки, розовое пальто, сверкающие зимние деревья и я, казалось бы, наполненная счастьем… Я ненавижу эту фотографию. Больше всего мне хотелось в этот момент не изображать, что наши прогулки делают меня счастливее, а побыстрее уехать домой. Но я не хотела расстраивать друга, который старался мне помочь, и вытерпела прогулку до конца.

Вытерпела, чтобы снова сесть в своей комнате, выкурить очередные двадцать сигарет и запойно посмотреть очередные десять серий сериала. Мне не было «грустно» или «скучно» — у меня пропали любые желания. Это опустошённое состояние длилось большую часть времени, но иногда все вырванные с корнем эмоции нахлынывали все сразу, вместе, всегда неожиданно и в самый неподходящий момент — то есть, когда меня могли видеть другие люди. Эмоции эти были одни и те же: непереносимая боль от того, что я — неудачник, потерявший всё, что ему было дорого.

Я тогда полюбила американские сериалы про детективов, они были длинными, по пятнадцать сезонов. Можно было заменить свою жизнь жизнью героев, успеть полюбить их и почувствовать себя своей в новом мире. Это успешно притупляло рассудок, и негативные мысли и чувства на время переставали меня мучать. Каждый заход, однако, давался всё тяжелее, и обдуривать себя получалось не так эффективно.

Может быть, какие-то внутренние проблемы я и могла решить раньше, но со временем они росли и становились всё страшнее, а ощущение своего ничтожества, с каждым днём набирая массу, как летящий с горы снежный ком, грозило меня раздавить. Кажется, пора попросить о помощи?

Заранее стыдясь этого, скрыв и от мамы, и от друзей, я записалась в кризисный центр. Просто вбила в Гугл «психолог бесплатно Москва» и записалась на приём. Поехала туда одна на метро, через весь город. Помню, что солнечный свет резал глаза — я ведь привыкла существовать по ночам. Очень хотелось развернуться и уйти. Но раз уже решилась, отступать поздно.

Села в кресло в кабинете психолога и без предупреждения заплакала. Успела только сказать: «Здравствуйте, кажется, мне очень плохо».

Проплакала первые сорок минут. Психолог центра покачивал ногой с оранжевым в ромбик носком в такт моим всхлипываниям. Как будто этого было мало, на ромбиках ясно обозначились фиолетовые полоски. Я смотрела на них, плакала и чувствовала себя как в сюжете плохо фильма.

Когда глаза опухли и дальше плакать было уже больно, я стала рассказывать. Про «работу мечты», которой больше не будет, про «невыстреливший» проект. Поделилась мыслями про надвигающееся безденежье и страх «остаться за бортом» жизни, не оправдать своих же надежд.

Оказалось, я стала копилкой собственных страхов и разочарований, многие из которых были надуманными — но это не мешало им питаться мной, подтачивая меня под кожей, как жуки древоточцы. Я чувствовала себя одинокой, придавленной неудачами.

Я всегда много работала, хорошо училась и приложила все силы, чтобы выбить из себя застенчивую тихоню, какой была с детства, и постепенно заменила её новой версией себя — энергичной и предприимчивой. За год до этих событий я была шеф-редактором небольшого канала, телеведущей, у меня была личная жизнь, немаленькая зарплата и съёмная квартира в центре. И думала, что так будет всегда.

Но те отношения развалились, новые — расклеились, диплом я написала хоть и на «пять», но он оставил ощущение пустоты. Престижную работу я сменила на эфир на никому не нужной государственной станции.

Несмотря на раздражавшие меня носки, психолог за те два сеанса, что я осилила, сумел поставить диагноз. Так я узнала, что клиническая депрессия — это настоящее заболевание или расстройство, и его не выдумали в двадцать первом веке, чтобы людям было чем занять себя в промежутках между нелюбимыми работами, поисками смысла жизни и смотрением в телефон.

Узнать — узнала, но вот признать правоту доктора до конца я была не готова. Несмотря на это, я сделала первый шаг, получила ориентир и была готова действовать. Довольно быстро я нашла новую работу, восстановила свои финансовые показатели и решила, что жить в Москве осенью не хочу. Тут же мне подвернулась возможность отправиться в командировку в другую страну, и я согласилась, купила билет в один конец и улетела на следующий день.

Казалось, мой план сработал. Я не сидела на месте, жизнь сама подбрасывала мне возможности путешествовать, и через несколько стран и месяцев я оказалась в Армении, где, по моим ощущениям, осени почти не бывает. Депрессия не должна была меня догнать.

Очередная новая работа, новый дом и ремонт в нём, новые встреченные мной друзья, сменившийся круг общения, новый парень — всё это закружило меня и завертело. Я была в восторге от своей жизни, от города, в котором оказалась, и другой культуры. Я искрилась счастьем, заражала им окружающих и молча, наедине с собой, гордилась, что справилась сама, без антидепрессантов и психоаналитики.

Этот медовый месяц с моим изменившимся образом жизни длился три года. Я снова была веселой и яркой собой, стойко переносящей обычные для человека стрессы повседневной жизни.

Пижама с кроликами

Выход на пенсию родителей. Расставание с парнем. Усталость от работы. Проблемы со здоровьем. Я не знаю, что стало причиной, и была ли она вообще, но я опять стала скатываться. Способность радоваться постепенно сошла на нет, и я стала плакать. Сначала только по поводу, потом из-за любой ерунды. И на людях, и в свой день рождения, и на Новый год. Это могло произойти в любой момент, на улице, в машине, в кафе или ресторане. Периоды апатии сменялись короткими периодами взрыва сил и энергии, которые затем приводили к ещё большей апатии. И так по кругу.

Перестав выходить из дома, читать и слушать музыку, следить за сроками сдачи проектов и заботиться о работе вообще, я поняла, что сломалась. Я с наслаждением представляла себя в вакууме, в ничто. Убежать от депрессии в другую страну и город не вышло. Пусть и с запозданием, но та меня догнала.

Так происходит со всеми. От этого не сбежишь, и это не пройдет само по себе. Нельзя оставить свою голову на дне океана или выбросить её в иллюминатор. Мне казалось, что проблема была не во мне, что нужно было сменить обстановку и всё получится — поэтому я проиграла.

Окружавшие меня люди говорили, что мне надо собраться и прекратить грустить, что надо заставлять себя выходить из дома. Но я не могла этого сделать физически, и подобные советы вызывали раздражение. «Развеяться и прийти в себя» — говоря это, друзья и близкие зачастую стараются помочь людям, оказавшимся в тупике депрессии. Но они, в отличие от специалиста или того, кто сам там оказывался, не могут понять, каково это — когда хочется из себя выйти.

Чтобы никого не расстроить, я кивала и со всем соглашалась. А в голове мой собственный голос кричал: «У меня не получается!». Словно я не могла преодолеть высокую стену.

Затем у меня начались панические атаки. Первый раз это случилось в душе, тогда я не придала этому значения. Мне перестало хватать воздуха, хотелось бежать, кричать и просить помощи, но меня будто пригвоздило к полу. Стены давили, занавеска душа прилипала и душила, звуки доносились словно сквозь вату, а из лёгких выкачали воздух. Меня сковал страх, — перед чем именно, я не знала.

Это стало повторяться, на улице и в том же душе. Я перестала пользоваться занавеской и открывала настежь окна. Потом атаки стали происходить в спальне, и я боялась вставать с постели. Круг существования сузился до прямоугольника кровати, моего маленького плота, окружённого бушующим океаном с акулами. Но в конце-концов атаки настигли меня и там.

Больше прятаться было негде. Я стала вялой и невнимательной, у меня не было сил на элементарный быт. Спала по восемнадцать часов, но просыпалась ещё более уставшей. Сон и бодрствование не имели циклов и не зависели от времени суток. Я не уставала достаточно, чтобы заснуть, при этом постоянно чувствовала себя измождённой.

Я разговаривала только с родителями, — и только потому, что они сами переехали ко мне после выхода на пенсию. Они понимали, что я меняюсь, видели что мне снова плохо, но старались меня не «дёргать».

Тот Новый год я проспала. Мама разбудила меня уже с боем курантов. Я вышла, выпила бокал шампанского, посмотрела на встревоженные лица родителей и снова пошла спать. Мама укрыла меня одеялом и впервые сказала, что мне нужна помощь специалистов, ведь так плохо мне ещё не было. Но я даже не смогла ответить. Просто отвернулась к стене и закрыла глаза.

Ночью позвонили друзья и заставили поехать к ним. Они приехали и вытащили меня из комнаты. Праздник же. Мне не хватило сил даже переодеться, я так и поехала в пижаме с кроликами, только натянула джинсы. Наверное, они прекрасно понимали тогда, что что-то не так, но тактично молчали. А зря.

Наслаждение тишиной

На часах — весна, за окном — птичье веселье с утра до вечера, а по эту сторону я, которая хочет исчезнуть. Состояние без эмоций, место, где мои мысли не смогут найти меня — за этим я спустилась бы в преисподнюю. Часть меня этого сильно хотела, а другая была чертовски напугана. Тем, что однажды я могу начать думать о суициде. Вдруг мне эти мысли понравятся?

Трудно сказать, в какой момент я достигла точки, которую можно было бы обозначить как «совсем плохо», но однажды я её достигла. Это был день, когда я набрала в поисковике слово «депрессия» и стала читать. Диагноз висел надо мной уже несколько лет, но я от него отмахивалась — как бороться против чего-то, чьё существование ты отрицаешь?

Я нашла психолога по рекомендации друзей. Позвонила, договорилась о встрече — и попросила маму поехать со мной. Одна не смогла бы.

Во время сеанса на меня надвигались стены, выдавливая из кабинета воздух. О чём говорила психолог, я не помню, кроме того, что мне «нужно выговориться» — но она не давала мне шанса. Психолог порекомендовала мне лёгкие успокоительные, немногим сильнее валерьянки, и отправила домой. Таблетки я купила, но они мне не помогли.

В прошлый раз, четыре года назад, мне хватило билета в один конец из Москвы, чтобы выйти из того состояния. Теперь я, похоже, запустила себя настолько, что нужна была тяжёлая артиллерия. Мама, не сообщив мне, позвонила одному из моих друзей, который работал психиатром в Москве. Он связался со мной и сумел так поставить вопросы, что меня прорвало. Я говорила много и откровенно, ничего не тая и не сдерживаясь, — в особенности о том, как мне было страшно.

Психиатр сказал, что то, что это меня пугает — хороший знак. Значит пока не надо в больницу, и можно справиться при помощи амбулаторного лечения. Это меня немного успокоило. Ещё мне стало легче от того, что я теперь не должна была тащить весь груз в одиночку, и у кого-то был чёткий план действий, которому я просто должна была довериться.

Так в моей жизни появился психиатр, антидепрессанты, стимуляторы, режим дня и питания, а также запрет на новости, кино и книги. Это помогло расставить всё по полочкам. Я вставала в девять утра, завтракала, пила свои таблетки, включала в ютубе передачи про животных или кулинарные каналы, потом снова ела, пила таблетки, возвращалась в экран — и так по кругу.

Я стала курить несколько сигарет в день вместо нескольких пачек, перестала пить кофе. От таблеток я засыпала в девять вечера, как подрубленная, и стала видеть сны — неприятный эффект лекарств. Будто ночной режиссёр из болезненных переживаний дня сшивал жуткие, цветные, реалистичные кинокартины. Я старалась воспринимать их как часть терапии.

Также от таблеток у меня тряслись руки и постоянно тошнило. Когда это стало мешать работать, я взяла бессрочный отпуск. В голове наступила долгожданная тишина. Я больше не искала вакуума, — я в нём находилась. Это может звучать страшно, но я была на расстоянии вытянутой руки от счастья. Обесточенный мозг не мог генерировать негативные мысли. Для человека, который долго находился в постоянном состоянии наэлектризованного отчаяния, это был настоящий отдых и возможность расслабиться.

Все внутренние процессы замерли, реакции замедлились, а я всё не могла этим достаточно насладиться. Пока я не думала ни о чём плохом, мои воспалённые, издёрганные извилины, видимо, заживали и выздоравливали. Вскоре я стала смеяться, улыбаться искренне, даже выходить из дому.

Прошло всего несколько месяцев, и я смогла вернуться к работе. Моё тело привыкло к лечению, тремор и тошнота прошли. Психиатр сказал, что начни я терапию раньше, дело бы пошло гораздо быстрее. Я свою психику поистрепала и теперь должна была отдуваться сполна. Но я всё равно была ужасно довольна.

Я пила антидепрессанты почти год. И очень боялась с них сходить, боялась, конечно, что моего наработанного спокойствия и осознанности не хватит, что я не справлюсь и симптомы вернутся. Мне слишком нравилось в мягкой комнате, в которую превратилась моя голова, где нельзя было больно удариться и повредить себя дурными мыслями. Я всё чувствовала, но приглушённо. Меня нельзя было ранить. Думаю, если бы мой бывший разрезал моего кота на кусочки, даже тогда я не могла бы расстроиться.

Выход с антидепрессантов — сложный, долгий этап, который я дважды переносила, прося психиатра дать мне ещё немного времени на восстановление. Я научилась делить таблетки сначала на половинки, потом на четвертинки, а потом на… восьмеринки. Мне в жизни теперь всё под силу — я могу разрубить крошечную таблетку на восемь равных частей! Надеюсь, правда, что больше не придётся.

Выход длился около месяца. Несмотря на то, что всё прошло довольно легко и мягко, я была на постоянной связи с психиатром. Он корректировал дозировку при любом недомогании или появлении какого-то нового побочного эффекта. Что-то убавлял, что-то прибавлял. Когда это не было нужно, он просто успокаивал меня и подбадривал.

Психиатр на время лечения депрессии стал моим лучшим другом, моими мамой и папой. Он заменил мне здравый смысл и силу воли, которых у меня не было. Вылечить депрессию без психиатра почти невозможно. По крайней мере, если вы, как я, запустили себя до состояния тоскливого овоща.

Потому что врач — это человек, который берет контроль над ситуацией в свои руки. Пациент должен просто расслабиться и плыть по течению. Я почувствовала, что кто-то словно открутил в моей голове вентили, о которых я и не подозревала. Давление спало. Стало легче.

Жизнь после

Я возвращаюсь к жизни. Я уже могу признаться: да, у меня была депрессия, но я с ней справилась. Она может вернуться, и с этим ничего не поделать. Но в этот раз я точно буду готова.

Конечно, я изменилась и уже не смогу стать такой, какой была «до». Мне по-прежнему бывает сложно подойти к телефону или ответить на смс. Я предпочитаю посидеть дома, а не идти тусить с друзьями. Да и круг общения сократился.

Новости я стала смотреть уже почти через полгода после прекращения приёма лекарств. Как-то случайно наткнулась на них в сети, прочитала, поняла, что могу выдержать — и время от времени стала читать сводки. Раньше я поглощала новости ежедневно и в огромных количествах. Теперь без них жизнь стала только лучше, я всем рекомендую.

Среди других вещей, которые изменились: я стала более восприимчивой к стрессу, и иногда у меня бывают лёгкие панические атаки. Однако они больше не определяют мою жизнь, я научилась их контролировать. И я стараюсь больше себя беречь, не позволяя сложностям и неурядицам всерьёз на меня повлиять.

Чтобы делать это успешнее, я постоянно анализирую свои настроения. Если настроение плохое, у него должна быть причина. Или апатия: это правда апатия или просто усталость после тяжёлого рабочего дня? Когда я понимаю, что могу начать снова скатываться, то беру пару дней отпуска, сижу дома и набираюсь сил.

Если я знаю, что меня ждёт стрессовая ситуация, заранее покупаю несколько таблеток Персена. Может быть, это стоит практиковать и здоровым людям, учитывая наш бешеный ритм жизни, полный сменяющих друг друга событий и вездесущего информационного шума.

Сейчас я могу уже проанализировать, какие события в моей жизни привели меня в кабинет к психиатру, а какие события стали следствием депрессии. Это важно, уметь отличить одно от другого – первое надо не повторять, а второе — исправить.

Ещё я знаю, что у многих моих знакомых есть похожие проблемы. Кто-то пьёт таблетки, другие регулярно ходят к психиатру, а кто-то даже раз в году профилактически ложится в клинику, чтобы восстановиться. Всех их объединяет молчание.

Говорить о депрессии неприлично, не принято, потому что даже сами люди с депрессией часто считают эту болезнь признаком слабости, как когда-то считала и я. Я сама частично укрепляю этот стереотип тем, что публикую статью под псевдонимом — открыться до конца очень сложно, хоть я и понимаю, что не должна стыдиться того, что было.

Я рада, что рассказала о своём пути: от убеждённости в том, что депрессия — это киновыдумка для впечатлительных дам, до признания её серьёзной болезнью. С трудом, но я обратилась за помощью, выкарабкалась — и даже написала об этом. И этот текст, кажется, стал точкой, после которой я точно могу сказать: «Я здорова». Неплохо для того, кто однажды встречал Новый год в пижаме. С кроликами.

Станьте Патроном

Мы создаём сообщество неравнодушных, свободных и непредвзятых людей. Если вы хотите поддержать нашу работу по разбору глубоких социальных проблем при помощи личных историй простых людей, самый лучший способ это сделать — стать нашим Патроном.

Текст закончен, история продолжается

Наша миссия — способствовать изменениям в обществе, ломая табу и свободно обсуждая такие важные темы, как насилие, бедность, дискриминация, родительская и врачебная этика — и так далее.

Рассказанные здесь истории всегда будут оставаться честными и непредвзятыми — в том числе благодаря нашим Патронам. Вы тоже можете присоединиться, нажав на кнопку и выбрав размер поддержки.

Каждая подписка, начиная от 2 долларов ежемесячно, поможет авторам создавать новые материалы. Спасибо!