Ната пьёт сильные противосудорожные препараты. Когда началась блокада, она поняла, что запасов дорогого препарата, который ей привозят из-за границы, осталось всего на несколько недель, и запереживала. Но почти сразу к ней пришло, как она говорит, странное спокойствие — «несомненный знак, что всё будет хорошо».
«Хорошо» означает, что откроется дорога, соединяющая Арцах с Арменией и остальным миром: «Лишь бы на условиях, не страшных для нас», — и не начнётся новая война: «Хватит уже, жалко мам, у меня самой сына через полтора года заберут в армию». В конце концов, будет хорошо, потому что плохо долго быть не может, уверяет Ната.
Мыть окна, чтобы согреться
«Я так спокойна, что моё спокойствие уже вызывает беспокойство», смеётся Ната. Наши разговоры зависят от графика веерных отключений электричества, так как со светом часто вырубается и интернет.
Отключение электричества в Мартуни — официально три раза в день по два часа — Ната смотрит на странице компании «Арцахэнерго». Но действительность не всегда совпадает с графиком: после подписания мирного соглашения в 2020 в Арцахе осталось только шесть из тридцати шести ГЭС, их мощности стало недостаточно для обеспечения электричеством всего населения, и оно поступало также из Армении, но с началом блокады азербайджанцы вывели из строя высоковольтную линию электропередачи. Бывает, что свет пропадает по полдня, а то и дольше.
Ната обогревает дом электричеством. Планировка дома позволяет использовать газ только боковым квартирам. В центральных же квартирах, как у Наты, нет возможности вытяжки — даже дровяную печь нельзя поставить.
Вечером, говорит Ната, они зажигают свечу, надевают куртки поверх свитеров, кутаются в одеяло и играют с дочерью в карты. Днём во время отключений стараются побольше двигаться, чтобы не замёрзнуть. Вот недавно затеяли большую уборку.
— Наверно, люди смотрели на нас и думали: вот чокнутые, — смеётся Ната, — света нет, продуктов нет, определённости никакой нет, а они окна моют.
Ната родилась в Степанакерте. В 90-ые её семья переехала в Россию и вернулась в родной город, когда девочка окончила школу. Ната переехала в Мартуни, когда вышла замуж. У неё двое детей. Дочка учится в школе, а сын — на финансового менеджера в колледже в Степанакерте. Вернее, учились: из-за блокады в Арцахе закрылись учебные заведения. После учёбы сын подрабатывает в шаурмичной. Вернее, подрабатывал: общепиты тоже закрылись.
(На момент публикации школы частично открыли, хотя из-за перебоев с электричеством обогревать их получается плохо — Калемон).
Ната работает парикмахером уже 20 лет. Когда пришло время определиться с профессией, её позвали на радио — хороший голос, знание армянского и русского языков, умение рассказывать. Но Ната застеснялась — «Какое радио, люди будут судачить, что я сижу, болтаю». Подумала поступить на факультет русского языка и литературы, но поняла, что с её неуёмной энергией будет сложно часами сидеть и слушать лекции, ей нужно постоянно что-то делать руками.
Тогда она последовала совету матери выучиться на парикмахера и ни разу не пожалела. Её знают в Мартуни и Степанакерте, от клиентов нет отбоя, а все её ученики успешно устраиваются на работу.
Сейчас из-за веерных отключений работа в салоне приостановилась — холодно, часто не бывает воды, кончаются краски для волос, да и клиенткам не до ухода сейчас. Но Ната говорит, что если даже у людей закончатся деньги и воды в салоне не будет совсем, она будет ходить по домам и делать женщин красивыми бесплатно: Ната знает, что хороший парикмахер зачастую заменяет всех докторов и психологов вместе взятых.
Чай взамен тревожных новостей
Незадолго до войны 2020 у Наты начались проблемы со здоровьем — сильная слабость, головокружения. Через несколько дней после начала войны жителей стали эвакуировать из Мартуни. Нату еле уговорили уехать — она не переносила длинные дороги. Мужчины остались в Арцахе, а её с дочерью, сестру с маленьким ребёнком, маму, тётю и старенькую бабушку приютили в гостинице в Вайке.
Там плохое самочувствие Наты вплоть до обмороков списали на переживания, вызванные войной, в местной больнице проверили сердце, давление, не нашли ничего тревожного и прописали успокоительные.
В Мартуни она вернулась сразу после окончания войны. Её квартира отделалась трещинами и отверстиями в стенах от снарядов — в отличие от квартир, которые выходили окнами во внутренний двор: у тех выбило стёкла.
Слабость и обмороки не проходили, но доктора продолжали утверждать, что это всё последствия перенесённого стресса — война, разрушения, погибшие родственники и знакомые. Пока однажды Ната не потеряла сознание прямо на улице и не впала в кому.
— Мы шли с подругами по мосту в Степанакерте. Мне стало плохо, подруга предложила купить воды в супермаркете и всё, больше ничего не помню.
Очнулась Ната в больнице. Сразу узнала лицо знакомого доктора, склонившегося над ней, увидела следы земли на одежде, вспомнила, как «несколько минут назад» потеряла сознание и с удивлением узнала, что пробыла в коме больше трёх часов. Ей сделали МРТ-снимок, который обнаружил опухоль в головном мозге, и срочно послали её в Ереван.
В Ереван пришлось ездить несколько раз — на тщательные обследования, в ходе которых оказалось, что опухоль доброкачественная и операбельная. Поездки Ната переносила тяжелее обычного: они пришлись на летнюю жару, а на блокпостах часто приходилось ждать по несколько часов, пока проедут азербайджанские колонны.
— Но ничего, зато так я сама себя спасла, додумавшись упасть в обморок, — смеётся Ната. — А если серьёзно, мне так повезло попасть к [нейрохирургу] Андронику Калайджяну и его команде. Они — неземные, они с неба прилетели к нам. Столько жизней спасают, такую работу делают, пока сама не увидела, не могла даже представить. Я уверена, что наши нейрохирурги ничем не уступают хирургам Израиля и Германии.
Потом наступил послеоперационный восстановительный период, когда она заново училась ходить и говорить. Сейчас Ната получает противосудорожные препараты, которые одни принимают до нескольких лет, иные — всю жизнь, и раз в полгода посылает в Ереван проверочный МРТ-снимок головы, который ей делают в степанакертской больнице.
Нате нужно беречь себя: нельзя находиться на холоде, долго ходить и стоять, слушать громкие звуки. Когда муж начинает смотреть по телевизору новости и громко ругаться на экран, Ната уходит к соседке: «давай пить чай, хорошие конфеты раздобыла». Правда, конфет сейчас тоже почти не осталось — «Ничего, я после операции прибавила несколько лишних килограммов, как раз их сброшу», — но чай пока есть.
Ната старается избегать очередей, где люди нервные и кричат друг на друга.
Очереди образуются за продуктами, которые покупают по талонам — литр подсолнечного масла, килограмм риса, гречи, макарон и сахарного песка на человека в месяц; за хлебом — зерно в Арцахе ещё есть, но из-за перебоев с электричеством пекарни порой могут стоять весь день; за молоком — его привозят с молочных заводов в Степанакерт каждый день, а в регионы — два раза в неделю; за яйцами, которые часто заканчиваются на середине очереди; за туалетной бумагой, которой становится всё меньше и меньше. Мыло, чистящие жидкости, средства для гигиены исчезли с прилавков в первые дни блокады.
24 декабря 2022 Ната, которой трудно было стоять даже в сравнительно маленькой очереди, отважилась на участие в шествии жителей Арцаха к блокпосту российских миротворцев, расположенного на дороге Степанакерт— Шуши — с требованием вмешаться и заставить открыть дорогу жизни.
— У нас есть известный глазной врач, я увидела у него на фейсбучной странице призыв к шествию и подумала, что это мой долг — тоже выйти и показать миру, что мы не миримся [с создавшимся положением], а требуем открыть дорогу. Меня показали по телеканалам, интервью взяли; знакомые, которые знали о моей болезни, стали звонить, спрашивать, как я смогла преодолеть такой путь. После операции я, правда, ещё так долго не ходила пешком, но в тот день ко мне внезапно такая сила пришла, ещё я выпила лекарства, в том числе обезболивающее, и пошла.
— Мы собрались на площади [Возрождения Степанакерта], пошли к братской могиле (Степанакертскому мемориальному комплексу — Калемон), помолились и зашагали в сторону Шуши. Шли быстрым шагом, сначала не ощущала холода — всё внимание было на детях, которые были с нами: я говорила им, чтобы не отставали, натянули капюшоны, держали плакаты высоко. Но ближе к Шуши — там же высоко — был ледяной ветер, к тому же я вспотела от быстрой ходьбы и начала дрожать.
— Мы остановились недалеко от блокпоста, дальше [миротворцы] пустили только нескольких мужчин. Женщины с детьми постояли и вернулись обратно, а мужчины остались на ночь в холодном [Степанакертском] аэропорту (где расположен штаб командования миротворческими силами — Калемон), а на следующий день пошли к зданию правительства, продолжали требовать встречу с [командующим российским миротворческим контингентом Андреем] Волковым, который так и не вышел к ним. Я не знаю, что дало шествие, но нам было важно выйти и рассказать миру, что мы есть, что у нас есть требования, что нашей свободе и жизни угрожают.
Бороться не зная за что
Маленький ребёнок сестры Наты любит чипсы. Его мама договорилась с ним, что покупать вредную еду она ему будет, но редко. «Очередное редко уже прошло, почему же не покупаешь мне чипсы?», — ноет мальчик.
Ладно, чипсы, но если нам могут привезти крупу и сахарный песок, то почему не могут овощи и фрукты? — задаётся вопросом Ната. Здоровые взрослые как-нибудь перебьются тем, что есть, в 90-ых было намного хуже, но дети, подростки — они же растущие организмы, им нужны фрукты и овощи. А как быть людям с диабетом, которым противопоказан глютен и из всего доступного по талонам ассортимента они могут позволить себе только гречу? Или людям с онкологией, или почечникам на диализе?
Самой Нате нельзя сидеть на крупах и нужны овощи и фрукты — от препаратов, которые она принимает после операции, увеличилась щитовидка. (На момент публикации в Мартуни впервые завезли морковь — по 1 кг на семью. Работники магазина не знали, откуда её привезли. В Степанакерте начали продавать по 1 кг апельсинов и мандаринов на семью — Калемон).
Жители сёл, которые закатали овощи и фрукты летом и у которых куры и другая живность, находятся в лучших условиях, чем городские, но их продукции хватает только их большим семьям и соседям, на продажу не остаётся.
Ната говорит, что слышала, что некоторые усыпляют своих кур на несколько дней, чтобы сэкономить на кормах. Просто не выпускают кур и выключают свет в курятнике, птицы думают, что день ещё не наступил и продолжают спать.
— Вот бы можно было так с людьми, — вырубили и всё, пошли спать на несколько дней.
Но с людьми вырубать не получается. По ночам Нату часто мучает бессонница, и она мысленно задаёт вопросы — порой властям, порой в пустоту. Вопросов много, а ответов на них всё меньше и меньше.
Ната думает о том, что люди еле-еле начали налаживать жизнь после войны, а тут блокада. Детей и молодёжь лишили возможности образования. Сначала ковидный карантин, потом война, теперь закрытие дороги. Вместо того, чтобы учится, познавать, двигаться вперёд, больше ста тысяч людей катятся в первобытность.
Она хочет, чтобы власти честно признались народу, до каких пор будет закрыта дорога и на каких условиях она откроется — чтобы люди понимали, что их ждёт. А то неопределённость плохо влияет на психическое состояние: люди становятся злыми, набрасываются друг на друга из-за малейшего слова. А в любой попытке рассуждать о каком-то решении обвиняют в причастности к тем или иным политическим партиям.
— Мы, армяне, очень сильные, мы все борцы. Мы вытерпим и голод, и холод, лишь бы знать для чего. Вот это требуем, чтобы нам сказали. И тогда мы потерпим, сколько надо — и без еды, и без света. Самое сложное — бороться, не зная, за что борешься.
Злые, потому что брошенные
В первую карабахскую войну Ната была ребёнком. Воспоминания у неё фрагментарные, но во всех присутствует элемент удивительной сплочённости людей.
Тогда было хуже — не было еды и постоянно бомбили. Ната вспоминает, как в здания по обеим сторонам их дома попали снаряды. Её семью, которая укрывалась в подвале, завалило землёй, но они сумели выбраться. Её отец каждое утро под бомбёжками ходил в соседнюю деревню и приносил детям немного молока.
В апреле 1992 до них добрались родственники матери из села Марага — те, кто уцелел после страшной резни. Их затем при первой возможности вывозили из Степанакерта на кукурузниках. А пока родственники жили у них, дедушка Наты молол зерно на жерновах, а бабушка пекла из этой «грязной» муки блиты (лепёшки) на всех, и это была их единственная еда.
— Как бы трудно ни было, люди были вместе и помогали друг другу. А сейчас устали. Люди стали злыми, потому что они брошенные. В 90-ые были герои, которые объединяли народ, а не наоборот. На въезде в Мартуни висит большой портрет Монте. Каждый раз, когда мы проезжаем мимо него, муж громко говорит: «Здравствуй, Монте». Однажды я его спросила, почему он просто не смотрит на портрет, не кивает в конце концов, а так громко здоровается. Муж ответил: «Потому что он слышит меня. Ему там очень плохо. Он столько для нас сделал, освободил нашу землю, а мы не смогли удержать. Я так выражаю свою благодарность.
— Нам нужно быть вместе. Мне так плохо становится, когда начинают делить на арцахцев, хаястанци (армян, живущих в Армении — Калемон), спюрк (диаспору), когда начинают обвинять друг друга — кто за кого голосовал, чей родственник выше, кто богаче. Мы сейчас замкнулись каждый в себе, мы порознь, поэтому слабые, и нами легко управлять. Слушаешь людей по телевизору, на улицах, все говорят, говорят, но на самом деле не друг с другом, а каждый сам с собой. Мы постоянно обвиняем кого-то, и это нас ослабляет.
— Я смотрела видео, где красные береты тащат солдатских матерей (которые собирались не пускать премьер-министра Пашиняна к могиле своих сыновей — Калемон) с Ераблура. Несколько дней не могла прийти в себя. Если они так обращаются с матерями погибших солдат, то страшно представить, как они могут с другими людьми обращаться. Если мы объединимся — в Арцахе, Армении, диаспоре, — нас же намного больше, чем их, мы сильнее, тогда они будут бояться нас. Мы забыли, что не народ зависит от власти, а власть от народа.
— Нам надо сделать чистку внутри нас, убрать предателей, всех, кто сделал наше государство бизнесом, кто отправляет своих жён, детей отдыхать за границу за наш счёт, а новый лидер сам появится. Если изнутри никто не будет жрать, тогда снаружи нас не победить. Нужно, чтобы у людей в голове щёлкнул такой «чик» и они проснулись. Я всё думаю, думаю бессонными ночами, но пока не получается придумать, что это должен быть за «чик».
Такая тяжёлая, а как легко сдаёшься
Соседи дали Нате прозвище «Директор». Потому что я люблю собирать всех, и я немножко грубая: всё говорю в лицо, смеётся она. Даже когда Ната лежала после операции слабая и сама беспомощная, всё равно все приходили к ней со своими проблемами, утверждая, что она даёт им хорошие советы — будто к психологу сходили.
Ната говорит, что когда она помогает другим, ей самой становится от этого хорошо. Вот и давеча стояла в очереди с соседками, увидела, что у продавца уже руки дрожат — стольких людей обслуживать, ещё и пластиковые пакеты у него закончились. Пошла, принесла из дома пакеты и стала вместе с соседками помогать ему взвешивать и раздавать продукты.
— Ещё и шутила, смешила подруг, чтоб веселее было стоять. И тут один мужчина, которому, видимо, не понравилось, что мы хохочем, повернулся к нам и серьёзно спрашивает: когда дорога откроется, чего вам хочется, чтобы привезли первым делом? Женщины замолчали, а я говорю: Конечно, прокладки! Он застеснялся, отвернулся, а что? Пусть не лезет куда не надо!
Но и у Наты, конечно, бывают дни, когда хочется накрыться подушкой и плакать.
— Когда я лежала в реанимации после операции, умерла моя любимая бабушка. Потом тётя умерла. Мне самой было очень плохо, пока восстанавливалась. Мне дали третью группу инвалидности, но я плакала, когда шла на комиссию, я не хотела быть с инвалидностью, я хотела быть здоровой и сильной, никогда не пользовалась [привилегиями, которые даёт группа]. Мы все деньги потратили на дорогие лекарства, на пребывание в Ереване во время операции (у нас там никого нет), я не могла работать. Тогда было очень плохо.
— Но я человек верующий и много говорю с Богом. И когда мне хорошо, и когда — плохо. Если бы это был конец, говорю, ты бы давно сдохла. Раз ты держишься, значит, Бог тебя держит, не подведи его. Или стыжу себя: такая тяжёлая, а как легко сдаёшься. Если поддаться панике, скатиться в депрессию, так и умереть можно. Да, бывают трудные дни. Да, можно плакать, но сдаваться ни в коем случае нельзя.
В один из таких трудных дней Ната написала в соцсети:
«В Мартуни нет света, нет газа, нет воды, в магазинах очень холодно и очень-очень больно на душе. И никакой помощи».
Её удивило и растрогало число сообщений со словами поддержки — не только из Армении, но и из других стран. Незнакомые ей женщины из Грузии и России написали, что разделяют её боль, спрашивали как могут помочь и предлагали перевести деньги. Предложение денег Ната сразу отмела — всё равно на их нечего купить. Но оказалось, что слова поддержки и молитвы извне очень важны: «Мне сразу стало так тепло, что я забыла, что нет газа и света».
Но одно сообщение Нату огорчило. Женщина из Мартуни написала: «Что вы паникуете? Да, света нет, ну и что, скоро дадут». Нату расстроило не то, что у писавшей женщины частный дом, который отапливается дровами, а во дворе течёт вода и она не понимает тех, кто живёт в квартирах без таких возможностей — в квартире Наты на втором этаже четырёхэтажного дома с отключением электричества насос перестаёт качать воду. Но что всё больше и больше людей привыкают к тому, что отсутствие электричества и другие лишения — это нормально. А привыкание в конце концов приводит к чувству беспомощности и нежеланию действовать, уверена Ната.
Погулять по Нью-Йорку
Вечерами, когда порой долго не бывает света, а игра в карты надоедает, Ната с дочерью мечтают.
Дочка мечтает о том, чтобы после школы поступить в медицинский колледж в Степанакерте, затем, если позволит финансовое состояние семьи — в Ереванский медицинский университет. Очень хочет пойти работать, как её брат.
Ната говорит, что сын подрабатывал с 12 лет, и что они с мужем и дочку поддерживают в её стремлении — «Когда пойдёт в колледж, пусть работает и тратит свои деньги на шмотки».
Сама Ната мечтает о собственном большом салоне красоты, где будут работать разные специалисты — «и приниматься на работу будут не по знакомству, а по заслугам». Очень мечтает побывать в Нью-Йорке, в который влюбилась ещё давно, посмотрев фильм «Один дома».
Ната обожает читать медицинские и психологические энциклопедии: «Когда говорю с ними, врачи всегда спрашивают, есть ли у меня медицинское образование? Я говорю — нет, но моя профессия схожа с вашей: и у вас ножницы, и у меня» (смеётся) — и мечтает попробовать себя в психологии.
И чтобы их, «простых людей», не трогали, а дали спокойно жить в своих домах, на своей земле.
— Вот рассказала тебе про предложение работать на радио в молодости и теперь мечтаю и это осуществить.
— А поедешь в Степанакерт попробоваться, когда дорога откроется?
— Я никого не знаю [на радио], к тому же мне уже не 19, страшно, но, может быть, соберу всю смелость и поеду.
Ната расспрашивает меня о себе. Узнав, что у нас есть лошади, добавляет ещё одну мечту: как дорога откроется, приехать в гости и подарить себе фотосессию с ними. А я ей рассказываю про свою: вьющиеся волосы огненно-рыжего цвета и прошу записать меня на процедуру в ближайшее время.
И раз уж мы обговариваем наши связанные друг с другом уже не мечты, а планы, то вдобавок прошу открытку из Нью-Йорка.
С 12 декабря Бердзорский (Лачинский) коридор — единственная дорога, связывающая Арцах с Арменией, перекрыта азербайджанцами, называющими себя «независимыми экологами».
«Защитники окружающей среды» требуют остановить «незаконную эксплуатацию полезных ископаемых на территории Азербайджана» и разрешить им мониторинг на рудниках. Речь идёт о рудниках Дрмбон и Кашен, находящихся в Мартакертском районе Арцаха, куда азербайджанцы попытались проникнуть 10 декабря, но были остановлены охраной шахты.
Перекрытие дороги отрезало 120 000 жителей Арцаха — в том числе детей, пожилых, людей с инвалидностью, тех, кому нужны специальные лекарства — от внешнего мира, разделило детей с родителями, которые на момент перекрытия дороги оказались по разные стороны. С первых дней Азербайджан регулярно перекрывает подачу газа в Арцах — газопровод проходит по территории, отошедшей Азербайджану после войны 2020.
В республике происходят веерные отключения электричества, часто нет воды. С прилавков исчезло множество продуктов и товаров первой необходимости (для них теперь введена талонная система), из аптек — жизненно-необходимые препараты, детское питание, ощущается нехватка горючего.
В реанимации ждут тяжело-больные люди, которых нужно перевезти в ереванские больницы. Нескольких из них перевезли машины Красного креста, некоторых не удалось спасти.
