Армену Ахмеяну — 21 год. Он живёт в армавирском селе Ерасхаун. Армен — самый младший в первом добровольческом отряде, сформированном езидами для защиты Арцаха. Армен с товарищами пробыли на фронте полмесяца и вернулись 15 октября, сдав смену второму отряду на следующие 15 дней. Через несколько дней — опять на передовую.
Армен размышляет о войне, любви к родине, сокровенном и смешном, о страхах и героях.
Выражаем благодарность Езидскому центру по правам человека НКО за сотрудничество и помощь при создании материала.
Про решение пойти на фронт
В первый же день войны погиб мой друг. Мы с ним были ровесники. Он жил в Европе, но решил вернуться на родину и пойти в армию. Служил уже два месяца, когда началась война. 27 сентября я читал список погибших, а там его имя — Саркисян Саркис Арменович. В него снаряд попал, и он сгорел.
Я сразу решил записаться добровольцем. Меня два раза освобождали от службы в армии: у меня полидактилия — 6 пальцев на ногах. Во второй раз решил отказаться от отсрочки и пойти контрактником на три года. Мне предложили или отрезать «лишние» пальцы, чего я не хотел, или идти в армию так, «чистить картошку».
Тогда я отказался, но сейчас подумал, что если меня не возьмут воевать, то пойду хоть готовить, хоть раны перевязывать, сейчас всякая помощь нужна. Но взяли. Когда надел армейские ботинки, правда, неудобно было, но ничего, привык.
Фото: личный архив 
На фото: ополченцы держат армянский флаг и флаг езидского народа
Про реакцию родителей
Когда я узнал, что езиды формируют добровольческий отряд, позвонил нашему депутату Рустаму Бакояну и сказал, что я тоже готов. Собрался и поехал на сборы у нашего езидского храма в деревне Акналич («Таусе Малак и семь ангелов» — самый большой в мире езидский храм — Калемон).
Дома моё решение сначала не восприняли всерьёз. Когда доехал до Акналича, старшие начали спрашивать — «А твой отец знает? Ну-ка позвони, поговорим с ним». Позвонил папе, попросил его не ломать меня. Папа не подвёл, сказал спокойным голосом — «Молодец сынок, я тоже скоро приеду, запишусь». А когда я вернулся домой, спросил — «Ты же не всерьёз?».
Я — гражданин Украины. Отец предложил отправить меня туда, а затем к дядям в Европу, но я отказался, и он вроде бы смирился.
Однако рано утром перед отправкой мама с папой опять начали отговаривать, кажется, готовы были заплакать, — ну, понятно, родители. Я им сказал: «Ладно, подумаю ещё, сейчас выйду ненадолго». Взял барсетку и вышел. Через некоторое время позвонили, спрашивают: «Ты где?». А я уже в автобусе с ребятами.
Они наволновались, конечно, за эти 15 дней. Наш командир Рзган отобрал телефоны и не разрешал много звонить, чтобы беспилотники не зафиксировали наше местоположение. Я иногда набирал родителям, говорил: «Всё хорошо» и отключался. Потом турки (в Армении азербайджанцев часто называют турками — Калемон) ударили по сотовой вышке, на пять дней связь отключилась и неизвестно откуда до наших родителей донёсся слух, что весь отряд Рзгана погиб. Хорошо, друзья дозвонились до депутата Бакояна, и он всех успокоил.
Про целеустремлённость
Меня наш командир называл «артист». Потому что я актёр. Я учился в «Школе искусств имени Абеля Абеляна». Сам поступил, сам платил за учёбу.
Я — младший в семье, у меня две старшие сестры (они замужем), но меня никогда не опекали как младшего. Я с детства сам принимал решения. Например, домашние не знали, что я поступил в «Абеляна». Я уже два месяца ездил в Ереван на занятия, когда отец поинтересовался, куда это я так часто уезжаю. Я сказал, что учусь.
До учёбы я занимался стрит воркаутами, гимнастикой на турнике. Однажды сломал одну и вывихнул другую кисть. Пока ждал, когда руки заживут, копил на учёбу, даже на сигареты не тратил.
Я с детства знал, что хочу быть актёром. После учёбы играл в театре имени Соса Саркисяна, снимался в художественном фильме «Помимо моей воли». Съёмки прервались, когда ковид начался. Надеюсь, возобновим, когда война закончится.
Я также пишу сценарии. Моим сценарием про священников заинтересовались в Америке, сказали, что он настолько хорош, что не верят, что я его написал. Продюсеры хотели приехать в Армению, но начался карантин. Правда, я там критикую священников (улыбается).
Про реальность войны
Я много читал про войну, смотрел фильмы. Но реальность абсолютно другая. Когда ехали на фронт, представлял себе, что мы будем сидеть в окопах и стрелять по туркам. Но это не «человеческая» война. Их пехота так и не появилась. Зато на нас неслась всякая техника — артиллерия, беспилотники.
Беспилотник — страшное оружие, даже на расстоянии в 50 метров осколок ударной волной может врезаться в человека, и если даже не убивает, то причиняет ужасные ранения.
Ты слышишь звук, ужасно громкий, понимаешь, что это дрон, но не знаешь, какой именно из трёх — разведчик, который снимает местность, чтобы наводить артиллерию, боевой, который стреляет снарядами или камикадзе, который упадёт и взорвётся. Не знаешь, где именно взорвётся, но понимаешь, что в следующую секунду одного из твоих товарищей или тебя самого может не стать.
За месяц на этой войне я потерял ещё одного — друга из соседней деревни, его звали Тигран Саакян.
У нас не было интернета 15 дней, и никто не заметил этого. В городе мы все в телефонах — сколько раз лайкнули твою фотографию, расшарили ли, кто из друзей что запостил. А тут друзьями становятся люди в форме, которые рядом с тобой.
Вместо лайкнет или нет — выживет или нет.
Про страх
За себя страха не было. Как-то не было времени на него. Люди, которые были тебе ещё вчера не знакомы, сегодня становятся семьёй. Начинаешь переживать за каждого, бояться за его жизнь. Беспокоишься о парне, который везёт тебе еду. Чуть опаздывает, начинаешь думать — не случилось ли с ним чего, не попал ли под обстрел. Такое случалось, и 18-19-летние мальчики погибали. Просто мучительно ждёшь, чтобы добрался живым.
Или видишь погибшего и начинаешь представлять себе его семью. Что они чувствуют, знают ли уже или с надеждой ждут звонка? Кем он был? Может, единственным сыном? Может, родители вырастили его, отказывая себе во всём.
Сердце так болит за них, что думаешь — пусть я хоть сейчас погибну, но чтобы больше никто, чтобы война остановилась.
Беспилотники, артиллерийские залпы… К ним как-то быстро привык, страха не чувствовал. Только однажды подумал — зачем я припёрся сюда? Ночью пошёл сильный дождь, мы промокли до майки, но костры не зажигали, чтобы не привлекать беспилотники. Наш командир не разрешал нам даже сигарету зажечь ночью. Не собирались все вместе и в блиндаж не заходили — они брали под прицел в основном укрытия и технику. Но вот к дождю я был непривыкшим — сказалось отсутствие военной службы (смеётся).
На войне многое зависит от командиров, а они у нас в армии — что надо. Наш командир Рзган — особенный человек. Он сражался в первой карабахской войне. Нас было 42 мужчин (четыре армянина, остальные езиды) плюс медсестра Дилбар, все от 25 до 60 лет, и мы все пошли бы за ним, куда бы он ни приказал.
Про героев
У нас был парень около 26 лет — маленький такой, щуплый, не «боевой» совсем, я всё думал, зачем он вообще сюда пришёл? Половина нашего отряда отделилась и несколько дней провела на передовой — помогали сдерживать наступление. После боя у нас было три убитых и один раненый из другого отряда.
Азербайджанцы, если их два человека и одному выстрелили в ногу, другой поворачивается и убегает — лишь бы сохранить свою жизнь. Но наши ребята, и в их числе этот парень, решили вынести и раненого, и тела. Территория была под азербайджанским обстрелом, они могли запросто погибнуть, тела уже всё равно были мёртвыми, но нет, — даже наших погибших нельзя оставлять врагу. У них же родители есть, не дождались живыми, пусть хотя бы похоронят по-человечески.
Вот эти парни — герои для меня.
Про родину
Есть люди, которые говорят — сдайте земли, пусть наша кровь перестанет литься. Но кто так говорит, не понимает, что им не Арцах нужен. Потеряем Арцах, потеряем Армению, перестанем быть.
Столько людей погибло, защищая эти земли. Как можно отдать врагу землю, которая хранит их кровь?
Когда я думаю про защиту родины, у меня перед глазами прежде всего возникают наши храмы, церкви, наши святыни, которые они уничтожали. Как можно позволять им разрушать храмы, где каждая зажжённая свеча — чья-то мечта?
В первый день, когда поднялись на посты, там стоял ЗИЛ с боевой техникой. В него попал снаряд, и он сгорел. Мы подошли и увидели в сгоревшей машине чью-то ногу. Мы должны идти вперёд, чтобы больше не пришлось видеть эти трупы. Каждый погибший был светочем в чьём-то доме, чьей-то надеждой. Мы должны идти вперёд, пока война не остановится насовсем, а не так, чтобы через два года увидеть по телевизору, что азербайджанцы снова напали на нас.
Мы все хотим мира. Но я думаю, войны не закончатся, пока трёхгодовалому ребёнку не перестанут внушать, что он должен вырасти убийцей. Мы не взращиваем ненависть в своих детях. Мы убиваем только когда нападают на нас.
Но если мы уж берёмся за оружие, у нас такой боевой дух и взаимоподдержка, что мало не покажется. В редкие минуты отдыха, бывало, пели песни, рассказывали про свои дома, скучали по родным и друзьям, думали, скорее бы вернуться домой. Сейчас вернулись и места себе не находим, рвёмся обратно.
Всё думаешь — а как там наши? Может, пехота уже наступила? Если да, было бы хорошо, если бы мы там были. Чем больше, тем лучше.
Про смешное
Однажды утром было очень холодно, и я решил надеть вторую пару штанов. Натянул штанину и вдруг бах, снаряд упал рядом. Мы бросились бежать, я одной рукой придерживал штанину, было жутко неудобно и со стороны, наверно, очень смешно.
***
Азербайджанцы написали в твиттере, что на стороне армян воюют сирийские наёмники и в качестве доказательства выставили фото нашего отряда. Сейчас я постригся, побрился, а смотрю на длинные волосы, бороду свою и товарищей на фото — вылитые моджахеды.
***
Я с собой взял сигареты, расчёску, духи и антиперспирант. Парни смеялись надо мной — мол, ты что, приехал в фильме сниматься? Или думаешь, что турок подойдёт, понюхает и скажет: «Какое благовоние! Этого убивать не буду»?
***
У нас был парень, который имел проблемы со зрением. Ещё ночь однажды выдалась мрачная, тёмная, ничего не видно перед собой. Подходишь к постовому, обмениваетесь паролями. Не говорит пароль, значит враг, стрелять.
И вот стоит наш друг на вахте и слышит шаги. Требует пароль, а в ответ — молчание. Повторяет призыв, снова молчание. Вскидывает автомат и стреляет. И в свете вспышки автомата видит, что перед ним стоит бык. Ну откуда быку знать пароль?
Мы вскочили на его выстрел. Среди нас был человек, которому пришла повестка, он пришёл, но всё равно страшно боялся. Нормально, такое тоже бывает. Когда услышали выстрел, он в отчаянии закричал: «Я так и знал, что будет заварушка!» Все стали смеяться и уже не могли сдвинуться с места, — а на что ты рассчитывал на войне?
А бык ушёл невредимым. Большой был, упитанный. Там много домашнего скота бродило — овцы, коровы, куры, лошади. Просто ходили себе, кто траву жевал, кто клевал зерно. Я очень переживал за них. Думал, хоть бы в них снаряд не попал. Многие люди кредит брали, чтобы покупать их, жалко людей. Пусть они будут живы и здоровы, когда хозяева вернутся. А они обязательно вернутся.
