Два года назад в этот день он подошёл ко мне и пригласил на свою планету. Повёл меня туда, где всё было равно неравным, где любовь и ненависть были за и против друг друга — и оба были совершенными, где грусть и веселье играли в бесконечную игру, где кошки и собаки, понимая, не понимали друг друга, где всё было шиворот навыворот — настолько, что становилось правильным.
Он повёл меня туда и учил — терпеливо и спокойно. Он учил, я училась. И с нетерпением ждала следующего путешествия. Никого не слушала, никто меня не понимал, мне говорили, что я пропадаю, но я прошла самое увлекательное путешествие в своей жизни.
Он был самым хорошим плохим, он был непонятным явлением, которое я слишком любила, которое слишком любило меня…
01 ноября 2020. Из фейсбучного поста Нины.
Хороший плохой
Я видела Хосо три раза. Все разы с Ниной, случайно и всегда — в Сарьяновском садике. Последний раз то ли поздней весной, то ли ранним летом. По-моему, кто-то из нас спешил. Перебросились парой слов и разошлись.
Я поймала себя на тех же ощущениях от друга Нины, что и в прошлые разы: как будто его окружает оболочка — прозрачная и тёмная одновременно, словно пыльная паутина. Хочется и выскочить поскорее из этого поля, и одновременно проткнуть в нём дыру и посмотреть, что скрывается внутри.
Но сделать это Хосо позволял очень немногим. Больше всех, наверное, Нине.
— Хосо всегда стремился казаться хуже, чем есть. Я от него получала колоссальную позитивную энергию, а мои друзья говорили, что от него исходит сплошной негатив, — говорит Нина. И смеётся.
Зима. Мы сидим в открытом кафе на Каскаде в безнадёжно изменившемся после войны мире. Конусообразный газовый обогреватель всеми силами пытается согреть нас. На Нине чёрная толстовка, на ногтях чёрный лак. Нина любит чёрный цвет — чувствует себя с ним защищённой. Руки слегка дрожат. Яблочный чай перед ней ещё час простоит нетронутым.
Нине — 19, через месяц будет 20. Я знаю Нину с её 8-9 лет. Маленькую кудрявую Нину, которую я учила ездить на лошади, которая выпрыгивала из машины и с криком «Как же я соскучилась» кидалась мне в объятия, а затем с хохотом пыталась удержаться на ногах от любвеобильных прыжков нашего алабая Аслана.
Я пытаюсь поймать привычного вечного ребёнка Нинук в девушке, которая сидит передо мной. Но из знакомого остался только её необычный смех. Он начинается сразу же, без ползка уголков рта наверх, без предварительной улыбки и сразу же заканчивается. Появляющиеся в уголках глаз «смехоточки» рассыпаются, когда прекращается смех.
— Он на людях любил валять дурака. Когда я спрашивала его, зачем он выставляет себя этаким плохим и незрелым мальчиком, будто нарочно отталкивает от себя людей, он отвечал: «Чтобы не привязывались. Чтобы никто не любил меня, а то им потом будет плохо».
— Думаешь, чувствовал, что рано уйдёт?
— Теперь я понимаю, что он всегда это чувствовал. Прошлый Новый год мы отмечали на даче его друга — нашем любимом месте. После гостей, устав от вечеринки, сидели вдвоём, разговаривали. И он вдруг сказал: «Это мой последний Новый год». Я тогда беспечно попросила его не говорить глупостей, а он повторил: «Я правда знаю, это мой последний год, я будто не для этого мира».
Уже после его гибели друзья Хосо показали Нине видео с прощальной вечеринки, которую они устроили, провожая его на войну. На видео друг спрашивает: «Ты куда идёшь, Хос?». Хосо показывает пальцем на небо и отвечает: «Наверх».
Нины на вечеринке не было. Они с Хосо расстались за месяц до начала войны. Расстались плохо, после долгих ссор. Во время случайных встреч на улице Нина пресекала его попытки заговорить. Накануне его отъезда добровольцем на передовую друзья Хосо передали Нине, что он хочет увидеться. Нина решила, что не готова пока встречаться, пусть подобру-поздорову вернётся, тогда обязательно встретятся и обо всём поговорят.
Нина собиралась в США учиться на анимационных курсах в студии Диснея. Хотела идти вперёд, строить свою жизнь, боялась возвращения к прежним будням с глупыми ссорами. Хосо сказал друзьям: «Ничего, вот вернусь, обручимся, увидит ещё».
26 сентября Нина с друзьями собрались в клубе на её прощальную вечеринку. Веселились всю ночь, под утро усталые завалились спать в доме близкой подруги. Нина проснулась от криков. Спавший в соседней комнате друг закричал, что началась война. «Кто? С Кем?», — спросонья спросила Нина. «Мы, мы в войне!», — ответил он.
Присутствие
Нельзя сказать, что ушедший на войну Хосо часто появлялся в мыслях Нины. Но вечером 25 октября девушка почувствовала тревогу. Не смогла заснуть всю ночь. Под утро стала перебирать совместные фотографии, поставила музыку, которую они слушали вдвоём.
В 8 утра наконец удалось заснуть. Через два часа Нина вскочила как от плохого сна, сразу открыла лаптоп и первое, что увидела, было фото Хосо, выставленное его другом с надписью: «Наш Хосо тоже стал светом».
— У меня потемнело перед глазами. Я пошла, разбудила маму, сказала, что Хосо больше нет. Мама обняла меня и заплакала. Вообще, родители никогда не поощряли наши отношения, но смерть Хосо переживают очень тяжело. Я потеряла на войне друга детства, одноклассников, многие получили ужасные ранения. Не представляю как бы справилась без мощной поддержки родителей.
Как прошёл день, Нина помнит смутно. Ночью проснулась от странной вибрации. Посмотрела на телефон — не вибрирует. В комнате заметила что-то чёрное. Крепко зажмурилась, а когда открыла глаза, чёрное исчезло. А несколько дней спустя Нина увидела сон.
— Мы с Гевом сидели где-то, пили, вспоминали Хосо и смеялись. И вдруг он появился. Сказал, что пришёл проводить меня домой. Я начала расспрашивать его, как там, как ему удалось вернуться, что будет потом. Он ответил: «Ты же умная девочка, сама знаешь», обнял меня, и я проснулась.
Нина и сейчас чувствует постоянное присутствие Хосо. Иногда напрягает, но в целом это хорошее чувство.
— Например, когда хочется заплакать, я себе говорю — Нина, перестань, Хосо разозлится. Он ужасно не любил, когда я плакала. И не плачу. Ещё если я выкидывала что-то ребяческое, говорил: «Эти дети, откуда они берутся?».
На прошлый новый год Нина подарила Хосо котёнка — помесь британца и ванской кошки. Хосо решил назвать его Рудольфом — в честь Рудольфа Гесса (немецкий политик, лидер нацистской партии до 1941 года, арестован в Великобритании, осуждён в ходе Нюрнбергского процесса, покончил с собой в 1987 — Калемон). Кот вырос в огромного жирдяя. Спит исключительно на постели Хосо.
Несколько дней спустя после гибели Хосо Нина и его сестра сидели в его комнате, рассматривали альбомы с фотографиями. Со стены улыбался Хосо в красном худи, в котором поехал на фронт — редкое фото, где он улыбался.
Рудольфу удалось выскочить в незапертую дверь. После долгих поисков Нина обнаружила его за решётчатой дверью на чердаке. Пришлось искать соседа с ключом, чтобы отпереть дверь и вызволить кота.
— Всё это длилось, наверно, минут 40. Вернулась с Рудольфом в комнату — запыхавшись, с всклокоченными волосами, села на диван. Смотрю, а Хосо на фото откровенно смеётся надо мной. Будто опять спрашивает: «Эти дети, откуда они берутся? Одного кота не могут поймать».
В Вальхалле играют в нарды
Хосо воевал в Гадруте. Он был самым младшим в отряде — 25 лет. Мужики 40-50 лет всё пытались опекать его, отгородить от тяжёлых боёв, а он всё рвался в самую гущу.
— Он всегда говорил, что первым пойдёт, если начнётся война. Говорил: «Чтобы турок не убил меня у себя дома».
В Гадрут Хосо попал с Гевом. Сразу условились, что постараются находиться на расстоянии друг от друга, чтобы если что случится, то хотя бы не с обоими сразу. Гев участвовал в Апрельской, в отличии от Хосо он знал, что такое война.
Гев услышал взрыв миномётного снаряда. Побежал в ту сторону. Добежав, увидел тело друга, с всё ещё бьющимся сердцем. Через две минуты сердце умолкло.
На следующий после нашей с Ниной встречи день — сороковины Хосо. Друзья до сих пор пытаются найти способ вернуться в Гадрут и привезти его останки.
Гев был старше Хосо всего на 7 лет. Но опекал друга, выросшего без отца, как сына. Так и говорил: «Мой мальчик». Нина говорит, что с Гевом невозможно разговаривать сейчас. Всё повторяет: «Я не уберёг моего мальчика, он занял моё место на Вальхалле». Именно туда Хосо мечтал попасть после смерти.
Хосо погиб в день рождения Гева.
Из их отряда в 60 человек вернулись только семеро.
Когда Нина и Хосо расстались, то по-ребячески удалили друг друга из друзей на Фейсбук. В день, когда Нина узнала о его смерти, послала ему запрос на дружбу. Трудно сказать, почему. То ли была дурацкая надежда, анализирует она, то ли… Неопределённо пожимает плечами.
Иногда Нина открывает Фейсбук смотрит на «friend request sent», повторяет себе, что её запрос никогда не примется. Это вызывает дискомфорт. Потом напоминает себе — он тут, наверху, рядом, мы и так общаемся.
— Если бы мы не расстались, мне бы наверное было тяжелее, не знаю. Первую неделю было очень плохо, я ходила… какая-то белая, пустая. Было огромное чувство вины, что не увиделась с ним до отъезда. Потом взяла себя в руки, приказала себе держаться — не увидела, значит, так было надо.
Я всё представляю, как он сейчас тусит там с Одином, в нарды играют, например. Я никогда не задумывалась об этом раньше, никогда не относила себя ни к какой религии. Но в глубине души, наверно, верю, что что-то есть после смерти.
Успеть жить
Нина отпивает остывший уже чай. Улыбается сквозь меня проходившему мимо знакомому. У неё очень длинные ногти. Нина не любит укорачивать их. Волосы тоже не любит отрезать, даже секущиеся кончики.
— Мне кажется в них вся моя энергия, и когда мне стригут даже кончики волос или хоть чуть-чуть отпиливают ногти, я чувствую себя опустошённой. Будто что-то важное уходит от меня. Мне казалось, что когда война закончится, пойду, подстригусь, чтобы избавиться от всего, что накопили в себе мои волосы, но потом поняла, что наряду со всем плохим приобрела столько информации, стала такой сильной, что если отрежу волосы, эта сила тоже уйдёт. Столько раз мне казалось, что я слабая, не вынесу, а потом выдерживала и дальше шла.
И, помолчав:
— Хосо очень любил мои торчащие на лбу волоски . Говорил — смотри, Нинель, они как солнышки. Он называл меня Нинель.
Хосо был неугомонным. Вставал утром и сразу начинал придумывать, что бы такое необычное, интересное сделать сегодня. Каждая секунда его жизни должна была быть насыщенной, яркой. Будто стремился как можно больше успеть пожить.
Хосо был спонтанным. Мог в три часа ночи позвонить и сказать — соберись, едем в Севан. И они ехали. И обязательно попадали в приключения. Если ничто другое, так бензин обязательно заканчивался по пути.
Хосо не нравился окружению Нины. То был не её человеком, то недостаточно зрелым, то недостаточно образованным. У Хосо не было высшего образования, даже школу толком не закончил. Неинтересно ему было посещать нудные занятия. Но Нининых экзаменов ждал с нетерпением — рисовал для неё макеты и делал чертежи (Нина учится на дизайнера-архитектора).
У Хосо всё тело было в татуировках. Очень разных. На правой руке индийские божества Шива и Кали, на животе — надпись «Outlaw». На ноге он сам себе вытатуировал ворона. Любил воронов за ум и за то, что умудряются долго жить. На голове обитал Один с рунами, на шее — знак вечности и надпись «Fuck the world».
Четыре свастики и орёл — символ Третьего рейха тоже отталкивали многих людей. С Ниной они договорились не трогать тему его убеждений и симпатий, оба знали — закончится ссорой.
Хосо дарил Нине пионы, — её «самая-самая слабость». С Хосо Нина гуляла по Сарьяновскому садику, его любимому месту. Держа его за большой палец: «Он никогда не давал всей руки». Говорили исключительно о высоком. «Мы даже не знали, какие друг у друга любимые цвета, даже такая тема была слишком обыденной для нас», — смеётся Нина.
Хосо любил читать. Любимая книга — «Бойцовский клуб». А Нина читать не любит. Быстро привязывается и тяжело переносит, когда книга заканчивается и герои покидают её.
Хосо монтировал видео для музыкантов. Сам гонщик, мечтал о гараже, где будут производиться ювелирные манипуляции над машинами и мотоциклами. И чтобы паб над гаражом, где будет звучать его любимая музыка. В эклектичной душе Хосо спокойно уживались, например, Rammstein, Cypress Hill, легенда русского панк-рока Ступин и рабизный Хатуба.
Песню Ступина «Когда я умер» Хосо поставил у себя на странице за 16 дней до начала войны.
Когда я умер, остались только кошки и совы.
И акулы, да кистеперые рыбы
Вышли на берег как собаки.
Сбились в стаи, сбились в стаи, жрали негров,
Когда я умер, когда я умер.
Некрофилы откопали Цоя, внебрачного сына Йоко Оно,
И заплакали иконы, когда я…
Слишком маленькая сейчас
Ночью 9 ноября Нина ночевала у подруги. Подруга отрубилась за несколько минут до наступления «мира» и другой «войны» — у здания Национального собрания.
— Я слышала грохот и крики. Что-то ломали, лился отборный мат. Мне было страшно, что озверевшая толпа и к нам ворвётся. Было ужасно противно — столько мальчиков погибло, я одна столько людей потеряла на этой войне, а что вы делаете? Откуда в нас столько агрессии, столько ненависти друг к другу? До войны я замечала, что на лицах людей появились улыбки, какое-то тепло вернулось в мой любимый город. В ту ночь я поняла, что начинаются ещё одни 20-30 лет национального плача, страданий, синдрома жертвы, которую предали, уничтожили.
Вместо плача, считает Нина, лучше бы люди собрались, почистили бы свою внутреннюю грязь, не ждали спасителей извне, каждый собрался бы, отряхнулся и пошёл вперёд.
«Я доверяла себя только Еревану», характеризует своё отношение к городу Нина. Сейчас ей хочется покинуть на время город. Может, опять в Америку попробовать (в начале войны, когда в госпиталь привезли другого тяжелораненого друга, Нина сдала билет). Сейчас она ощущает себя слишком маленькой — не в плане возраста, уточняет, — чтобы глобально что-то поменять. Ей хочется концентрироваться на себе, понять себя, свои возможности, обрести новые. И только потом помочь Армении воскреснуть.
— У меня появилась мысль, что армяне — вообще лишние в сегодняшней реальности, не имеют в этом мире места. Мы живём прошлым, совершенно оторванные от действительности. Кучкуемся в закрытые группы и обособляемся от остального мира. Только плакать и умеем вместе, радоваться — никогда.
Я не хочу плакать, это бесполезно. Мы с Хосо много говорили о том, какой я хочу быть, какой он хочет меня видеть. Вместо того, чтобы сидеть и плакать о нём, я все силы брошу на то, чтобы стать этим человеком, чтобы порадовать его там.
Нина говорит, что первые дни ей было особенно тягостно встречать везде соболезнующие взгляды и получать сообщения с расспросами о Хосо. «Почему я, почему мне?», — задавалась она вопросом. Потом поняла — даже несмотря на расставание, они друг для друга были самыми близкими. И все знали это.
В первые дни после гибели Хосо Нина постила совместные фото, писала о своих эмоциях, будто просила прощения или, может, пыталась выплеснуть из себя боль.
— Но рассказывала только про хорошее, позитивное. Раньше я была очень депрессивной. Потом поняла, что могу фильтровать, поймать всё хорошее, что у меня есть, в мире есть, удержать для себя и отдавать другим. Закончится позитивная энергия, уединюсь, наберусь, вернусь, опять буду распространять. Я решила для себя, что лучше быть ярким солнцем, чем мутной водой.
Хосо: Хочу понять, какую роль ты играешь в моей жизни.
Нина: Улыбающегося прохожего.
Хосо: Случайного прохожего?
Нина: Прохожего, который случайно оказался в правильном месте в правильное время. Внезапно выскочила откуда-то и увидела тебя. Знаешь, почему она улыбается?
Хосо: Почему?
Нина: Чтобы ты улыбался в ответ. Ей приятно, что её улыбка улыбает тебя.
Хосо: Твоя улыбка улыбает меня…
11 ноября 2019.
