— Меня зовут Меланья. Мне 25 лет. У меня двое детей: Арену 4 года, Лене — 2. Я из деревни Иванян Аскеранского района. Я медсестра, замужем… Уже вдова.
Меланья говорит это спокойным голосом — только глаза, в которых, мне кажется, всегда гостили «смешинки», становятся какими-то пустыми. И тонкие, слегка огрубевшие от работы пальцы с коротко остриженными ногтями сжимаются у неё на коленях. На шее висит тоненькая цепочка с первой буквой имени её мужа — «К».
Мы сидим на низких детских стульчиках в игровой комнате. Я думаю, что у неё лицо бразильской фотомодели и худенькое тело подростка. И голос, напоминающий весенний ручеёк. Тонкий ручей талой воды, спускающийся с гор.
Меланья, как она сама говорит — и арцахци, и хайастанци. Её родители переехали в Арцах из города Масис, когда ей было 5. Там она пошла в садик, окончила школу, затем медицинский колледж. Устроилась работать в больницу медсестрой.
Однажды коллега попросила девушку делать ей уколы на дому. Каждый раз, идя на очередной укол, Меланья встречала в доме женщины её молодого родственника — Карена. Оказалось, коллега на самом деле устроила ей смотрины.
— Я считалась домашней и бойкой девочкой. Ну, такой, которая уважает старших, всем помогает, не перечит. Нас 6 детей в семье, родители работали, меня вырастила и воспитала такой бабушка. Мы начали общаться с Кареном, но первое наше настоящее свидание было в особый день — 6 января. У нас свадьбы не было, он меня похитил, — смеётся Меланья, и смешинки возвращаются в её глаза. — Но потом мы устроили большую помолвку и обвенчались.
Дальние родственники временно предоставили молодожёнам свой дом. Карен служил военным по контракту, Меланья продолжала работать медсестрой. Бытовых трудностей хватало, но вместе справлялись.
Во время войны 2016, которую называют Четырёхдневной, хотя длилась она гораздо дольше, Карен был на передовой. Меланья была беременна их первенцем.
Карен уговаривал её уехать из Иваняна, но она категорически отказалась. Спускалась в бомбоубежище, когда стреляли в направлении Агдама, в остальное время занималась домом и целый месяц прождала первого звонка от мужа.
Последние три года Меланья работала медсестрой в садике — таком же светлом и красивом, как её временный дом сейчас. Муж, уволившись с военной службы, подрабатывал на разных работах.
— Он был бесстрашным, всегда добивался всего, что хотел, всегда помогал нуждающимся, слова «нет» в его словаре не существовало. У него было трудное детство. Отец оставил семью, когда ему было 4 месяца.
Карен хотел, чтобы у его детей было всё, чего не было у него. Не чурался никакой работы — и камни добывал, — такой белый камень для строительства, не знаю, как называется, — и в полях работал. Никогда не приходил домой без подарков для детей, хоть что-нибудь всегда приносил им.
Ранним воскресным утром 27 сентября Меланья занималась домашними делами, когда услышала звук, похожий на сильный взрыв. Выбежала на улицу. Со стороны Степанакерта валил густой дым. Меланья быстро собрала детей и побежала в подвал.
— Я как-то сразу поняла, что это звук войны. Я помнила его с 2016 г. Правда, тогда взрывы были слышны не так близко. Тогда не бомбили города и сёла.
Где-то через час азербайджанские ВС обстреливали уже её деревню. У Меланьи три соседа. В каждый двор упало по снаряду. Один дом и стоявшая во дворе машина сгорели. Два снаряда не разорвались, но повредили их дом и соседний.
Несколько дней Меланья с детьми провели в основном в подвале, под постоянными взрывами, которые раздавались, казалось, отовсюду. 3 октября Карен уговорил её собрать вещи и переехать с детьми в Армению. Сам привёз их в Ереван, пообещал, что не пойдёт записываться добровольцем и уехал обратно.
На следующий день позвонил, бодрым голосом сообщил, что его призвали, но пусть жена не тревожится — его локация недалеко от их дома, и на передовой, «в опасных местах» его не будет.
— Вечером 8 октября опять позвонил, сказал: «Не беспокойся обо мне, у меня всё хорошо, я в безопасном месте. Приглядывай за детьми. Мы обязательно победим». У меня настроение поднялось, к нам как раз приехали телевизионщики, я весёлым голосом давала им интервью, воодушевлённо говорила про нашу скорую победу.
9 октября Карена не стало. Он погиб под артиллерийским обстрелом. В самом «опасном месте», где шли ожесточённые бои. Ему было 29 лет.
— Он обманул меня, с самого начала был на передовой. Отдал свою жизнь, защищая родину.
Отдал свою жизнь, защищая родину. Эту фразу Меланья произносит много раз на протяжении нашего разговора. Глядя в никуда. Будто пытаясь то ли хоть как-то оправдать смерть, то ли бесконечными повторениями донести случившееся до самой себя.
Меланья говорит, что Арен очень похож на отца. Походкой, манерой говорить, обижаться. Иногда ей кажется, что это маленький Карен улыбается ей.
— Дом, в котором мы жили, — не наш, дальние родственники временно позволили пожить. Карен говорил, что будет много работать и построит нам дом.
Ещё у него была большая любовь к машинам. Он и меня хотел научить водить. Говорил, почему у всех должно быть, а у тебя нет? Обещал сыну купить ему машину, такую большую, на которой можно ездить. А теперь вот, пошёл на войну и погиб за родину, чтобы его дети жили в мире.
В большой игровой комнате двухэтажного садика шумно. И очень светло. Мне вдруг кажется, что над нами висят киношные прожекторы. Собравшиеся вокруг люди — съёмочная группа, а мы с Меланьей сидим и читаем свои монологи по написанному кем-то сценарию. Скоро прозвучит — стоп, снято, помощник режиссёра захлопнет хлопушку и война исчезнет. И смерть её мужа исчезнет.
Меланья озвучивает такое же, как у меня ощущение нереальности происходящего.
— В первый день, после того, как узнала, меня сын спрашивал, почему я плачу, где папа. Я ответила, что папа устроился на работу к [Человеку-] Пауку. Это его любимый персонаж. А не звонит, потому что Паук сломал его телефон, чтобы не отвлекался от работы. Я не знаю, как ему сказать. Что сказать? Что его папа геройски погиб, чтобы у него было мирное небо над головой? Как я могу сказать ему, если сама ещё не понимаю, что случилось? Всё кажется, что сейчас позвонит.
У неё дрожит голос, глаза наполняются слезами, но она усилием воли не даёт им выпасть из глаз. У меня воли нет. Даже на то, чтобы встать и просто обнять её. Я могу себе позволить обмякнуть тряпкой на стуле и не вытирать слёз — не ко мне подбегает четырёхлетний сын, не в мои глаза тревожно заглядывает.
Меланья улыбается ему, гладит по голове, и мальчик убегает играть. Её дочка, которая до этого с осторожным любопытством изучала меня из-за маминой спины, взбирается к ней на колени. У девочки монгольские глаза и золотые серёжки в ушах.
На передовой у Меланьи — отец, дед, младший брат мужа. Мама с сёстрами и бабушкой тоже переехали в Армению и поселились у родственников. Дом родственников небольшой, а с Меланьей приехала ещё жена дяди с детьми — все не поместились бы.
— Я рада, что мы приехали именно сюда. Тут тепло, есть удобства, детям есть, чем играть. Я очень благодарна муниципалитету, директору садика, всем нас обеспечивают.
Что будет дальше, Меланья не знает. «Пусть только будет мир, пусть наши мальчики перестают погибать, в остальном Бог поможет, какая-то дверь обязательно откроется», — тихо говорит она. В любимую деревню вернуться больше не хочет — там всё напоминает об их счастливой жизни с мужем, там дети всё время будут задавать вопросы.
— Мне предстоит пройти очень тяжёлый путь. Я знаю, что я сильная. Знаю, что должна преодолеть, ступенька за ступенькой, но пока понятия не имею — как. Я знаю, что человека, которого я люблю, больше нет. Мне сказали, что его тело сгорело там, на поле боя. Но сердце не хочет это понять, сердце хочет, чтобы был жив. Пусть вернулся бы без руки или ноги — но только вернулся бы.
