Семь жизней Кцан

Текст: Хасмик Хованнисян
Редактура: Фёдор Корниенко

Заметки собаки, которую все советовали усыпить.

18 минут чтения

Жизнь первая: Улица

Мне три месяца. Я не помню, как оказалась на улице. Наверно, когда-то у меня была мама. Может, братья и сёстры. Я их не помню.

Лето. Жара. Ужасно хочется есть. Мусорный бак, из которого я доставала еду, закрыли тяжёлой крышкой. Теперь не поднять. Я лежу в тени дерева и смотрю на другую мусорку через дорогу. Мимо неё проходят двуногие и бросают пакеты внутрь. Сколько в них еды! Но я боюсь перейти на ту сторону. Там огромные чудовища, которые быстро мчатся и страшно грохочут.

На железных чудовищах передвигаются двуногие. Двуногие — это враги. Не знаю, чем я им не угодила, но натерпелась я от них изрядно.

Двуногие бывают двух видов: маленькие и большие. Маленькие более жестокие, чем большие. Однажды они кидали в меня камни. На спор — кто метче. В другой раз, проходя мимо, швырнули «бомбочку». Она взорвалась, и маленькие двуногие очень веселились, когда я выла от испуга. «Совсем как волк!» — хохотали они.

Однажды я подошла к большому двуногому. Я была очень голодная, а у него в руках был хлеб с мясом. Подошла и завиляла хвостом: попросила кусочек. Большой двуногий испугался и уронил бутерброд. Я схватила его, очень я была голодная, а двуногий больно пнул меня ногой.

Всякое бывало. У меня шрамы-воспоминания на всём теле.

***

Правила жизни на улице очень просты: защищайся, как можешь, не получилось — беги. Защищаюсь я плохо. Двуногие лучше вооружены. Они могут кинуть в меня камнем с большого расстояния, а мне для нападения нужно подойти к ним вплотную.

Я начала огрызаться. Скалить зубы и лаять. Теперь я никому не доверяю. Стараюсь напасть первая.

***

Как же хочется есть. Сколько вкусного на той стороне дороги. Что, если перебежать? Бегаю я очень быстро. Подождать, пока чудовищ станет меньше и побежать. Всё, решено.

Небо внезапно оказалось на месте земли, а земля — на месте неба. Чудище было быстрее. Страшная боль в спине. Бежать! В укрытие, подальше от двуногих и их монстров. Почему я не могу встать, почему не шевелятся ноги?

Мимо кто-то проходит. Сейчас враги могут делать со мной всё, что захотят. Я не чувствую ног. Почему никто не нападает? Двуногие внезапно становятся добрыми. Качают головой и говорят: «не повезло», «бедняга», «умрёт». Железные монстры замедляются и обходят меня стороной.

Я пробую подтянуться на передних лапах. Медленно, но получается. Мои плечи всё ещё сильные и выталкивают тело на обочину. На обочине не безопаснее, и я ползу дальше. Маленькая улица. Там тоже железные монстры, но их не так много.

Я ещё не понимаю, что произошло. Нужно ждать, и ноги опять заработают. Жду я очень долго. Сколько часов прошло? Или дней?

Возле меня останавливается двуногий. Я скалю зубы. Он качает головой и уходит. Возвращается с копчёной колбасой. Кладёт её передо мной. Я очень голодная, но от боли не могу есть. Лежу и вою. Кажется, целую вечность.

Жизнь вторая: Аида

Надо мной склонились две двуногие. Сказали, что по мне ползают муравьи. Что меня нужно отвезти в «клинику». Я не знала, что такое клиника, но мне было всё равно. Я совсем обезумела от боли. Позволила положить себя в коробку и увезти.

В клинике суровый двуногий сказал, что у меня сломан позвоночник, и я никогда не буду ходить. И предложил усыпить меня. Видимо, это что-то плохое, так как двуногие женщины посмотрели на меня очень грустно. Но мне было хорошо. Мне что-то вкололи, и боль ушла.

***

Двуногих женщин звали Анна и Аида. Аида — первая двуногая, которую я полюбила. Я стала жить у неё на балконе. Она кормила меня несколько раз в день вкусной едой. Такой у меня никогда не бывало на улице.

Аида приходила после работы и подолгу говорила со мной. Рассказывала, что она и Анна вместе с другими двуногими помогают таким, как я. Если кто без мамы остался или заболел, они приходят, забирают его, ухаживают за ним, лечат и находят семью.

***

Через два месяца я переехала к бабушке, которая согласилась временно приютить меня. От долгого лежания у меня образовались пролежни. Они кровоточили. Их нужно было обрабатывать несколько раз в день.

Бабушка была старенькая: еле-еле ходила. Она меня кормила, но с ранами не справлялась. Каждый день после работы Аида приезжала ко мне обрабатывать раны. 

Я очень радовалась её приезду. Быстро-быстро ползла к ней, волоча непослушные задние ноги. Она обнимала меня и говорила, что постоянно загадывает одно-единственное желание: чтобы я встала и пошла. 

Аида часто плакала. Говорила, что другие двуногие в их группе и тот суровый в белом халате уговаривают её усыпить меня. Я уже знала, что это значит. Это когда тебе в кожу вонзают иглу с жидкостью, а ты засыпаешь и больше никогда не просыпаешься.

Но Аида говорила, что знает, что я могу ходить, и мне ничего не стоит попытаться. Я бы с радостью. Мне становилось грустно, когда Аида плакала. Я пыталась, честно, но у меня не получалось.

***

Однажды Аида пришла и плакала больше обычного. Бабушка тоже плакала. Аида сказала, что Анна и другие двуногие в группе решили, что она меня мучает: раны не затягиваются, я никогда не смогу ходить, и все решили, что меня нужно усыпить.

Аида сказала, что не хочет, чтобы я мучилась и согласилась на усыпление. И что завтра придёт с суровым двуногим в халате и мне сделают укол. А потом я буду бегать по какой-то радуге — свободно и без боли.

Бабушка в основном только кормила меня. Но в тот день даже она стала со мной говорить и стыдить, что я заставляю Аиду плакать.

***

Я не спала всю ночь. Долго думала. Долго пыталась. Не знаю, что произошло. Может, я очень испугалась укола. Но утром, когда пришла бабушка с миской, я вдруг встала и сделала несколько шагов к ней. Я качалась, как корабль в бурю — это бабушка потом сказала. Но пошла.

Бабушка выронила миску с моей едой и, совсем как молодая двуногая, помчалась в дом. Пока я доедала мясо с земли, она кричала в телефон Аиде: ходит, ходит!

Я лежала у воды, когда пришла Аида. Я встала и пошла к ней. Лучше, чем утром. Аида обняла меня и заплакала. Странные эти двуногие: грустят — плачут, радуются — плачут. Она сказала, что у неё мурашки побежали по телу. Я посмотрела на её обнажённые руки: там никаких муравьёв не было. Любят они придумывать.

Жизнь третья: Дом

Я опять переехала. Бабушке становилось всё хуже и хуже. Она уже не могла готовить мне еду. Мне долго искали другое пристанище, но никто не хотел «собаку-инвалида». Как я поняла, инвалид — это когда ты никому не нужен.

Анна взяла меня к себе. Продержалась она со мной три дня. Я не забыла, что она уговаривала Аиду сделать мне укол, и всё боялась, что она усыпит меня, пока я сплю.

Поэтому и я не спала, и ей не давала. Как только Анна делала движение, я кидалась к ней. Скалила зубы и страшно рычала. Три дня Анна почти всё время провела на диване. Только там она была в безопасности от меня: на диван я ещё не умела запрыгивать.

К Анне приходила другая двуногая: Тика. Её я не трогала. Она была почти невидимая — такая худая, и боялась уколов так же, как я. В общем, мы поладили.

***

Однажды вечером пришла Хасмик. Анна крикнула с дивана, чтобы она была осторожна: я кусаюсь. Но Хасмик подошла ко мне, села на пол и погладила мне голову. От неожиданности я даже забыла зубы оскалить.

Она сказала, что мы едем домой. Слово мне понравилось. От него исходило спокойствие.

Когда мы спустились вниз, я напряглась. Во дворе стояло железное чудовище. Такое же, как монстр, сломавший мне позвоночник. Я не хотела идти к нему. Стояла на месте и дрожала. Тогда Хасмик взяла меня на руки и положила к монстру в живот.

Чудовище было очень чистое и приятно пахло. Оно явно было не из тех, кто ломает позвоночники. Мне захотелось как-то выразить, что мне хорошо и спокойно тут находиться. Я села и пописала. Чтобы не оставалось ни малейших сомнений в том, как мне понравилось, я тут же ещё и покакала.

Хасмик выскочила из чудовища и начала орать. Так сильно, что из дома Анны прибежала Тика, достала бумаги и пакеты и начала быстро-быстро вытирать сиденье.

Хасмик — вторая двуногая, которую я полюбила. Но и она со странностями. К примеру, при виде маленьких, безобидных какашек орёт и размахивает руками. И нос зажимает. Не возьму в толк, почему. Мне, например, какашки нравятся.

***

Дом мне понравился. Тут много собак. И есть ещё очень большие. Они называются лошадьми. Они все нормально ходят. Есть другая двуногая. Её тоже зовут Анна. Она хорошая. Здесь есть ещё двуногие мужчины, и вот на них я набрасываюсь. Может, бывают и хорошие мужчины, но мне пока встречались только такие, которые делают мне больно.

Забыла сказать, у меня теперь есть имя. За то, что я на всех набрасываюсь и, если получается, кусаю, меня стали называть Кцан (Кусака).

***

В дом приходят маленькие двуногие — дети. На терапию. Это когда они не умеют ходить — наверно, тоже неудачно встретились с монстром, — и их сажают на лошадь, чтобы они научились. Детей я не люблю. Они тоже обижали меня. Они не подходят ко мне. Большие двуногие тоже. Все меня боятся.

Собаки со мной не играют. Я попробовала подойти к ним, но они понимали, что я — другая, и убегали от меня. Они быстро бегали и прыгали друг на друга, кувыркались по траве. А я даже ходить быстро не могла.

***

Как-то я лежала на траве, и мне было одиноко. Вдруг ко мне подбежала маленькая собака. Легла передо мной, вытянула передние лапы так, что они коснулись моих вытянутых. Полежала так со мной немного и убежала.

На следующий день пришла опять. Её зовут Микки Мук. Мук — это мышка. Её прозвали так за то, что она очень хорошо умеет ловить полевых мышей. У мышиных норок есть вход и выход. Микки Мук засовывает голову в одну дырочку и начинает понарошку чихать. Испуганная мышка выбегает из другой дырки, и Микки Мук её хватает.

Микки Мук — мой первый собачий друг. Она никогда не жила на улице. У неё был другой дом и хозяева. Хозяева — это двуногие, которые готовят тебе еду и позволяют жить у себя дома. Её хозяева оставили её, беременную, без воды и пищи и уехали далеко на несколько дней. Она родила и съела своих щенят, чтобы они не умирали медленной, мучительной смертью. Хозяева пришли в ужас и выкинули её из дома.

Мы подолгу сидели так: лапа к лапе и беседовали. Микки Мук мне рассказала, что все собаки тут или подобраны с улицы, или их оставили двуногие хозяева. Ещё мы бегали с Микки Мук. Вернее, она бегала, а я, шатаясь, шла за ней. Долго стоять на ногах у меня не получалось, я падала и ползла. Микки останавливалась и ждала меня.

***

Когда я не играла с Микки Мук, я везде ходила за Хасмик. Я её, правда, очень полюбила. Она говорила, что я — её тень. Это такая штука, которая на солнце везде ходит с тобой, но лёжа на земле.

***

Однажды Хасмик сказала, что теперь у нас начнется интенсивная терапия. Я испугалась, что меня тоже посадят на лошадь. Но Хасмик повела меня в поле, где были канавки с водой. Она перепрыгнула через канавку и позвала меня. Я плюхнулась в ручеёк.

Мы это делали каждый день. Пока у меня не получилось перепрыгнуть. Ещё долго ходили. Чтобы у меня ноги окрепли. Когда я уставала, мы ложились на траву и отдыхали.

Потом Хасмик начала ставить тюки с сеном для лошадей недалеко друг от друга, и я должна была перейти через них. Тюки она ставила поперёк коридора так, чтобы я смогла попасть к ней только через них. Мне было страшно. Я ставила передние ноги на тюк, задние подкашивались, и я падала.

Когда я научилась подниматься на тюк, Хасмик сделала ступеньки из двух тюков, потом из трёх. И предлагала мне подниматься по ним. Я же говорю, двуногие странные. И игры у них странные.

Я спала в конюшне — доме лошадей. Однажды Хасмик закончила давать им сено на ночь и позвала меня. А я слышу её голос, но не понимаю, откуда он. Я пошла её искать и увидела, что она сидит на тюках на самом верху, под крышей и зовёт меня. Крыша нашей конюшни, чтобы вы поняли, 4.5 метра в высоту.

Я, конечно, отказалась. Поскулила, чтобы она спустилась ко мне. Но Хасмик сказала, что всю ночь будет там сидеть, пока я к ней не поднимусь.

Я держалась, как могла. Но я очень хотела к ней. Я поднялась на три тюка, мне стало страшно, и я покатилась назад. Тогда Хасмик спустилась ко мне и сказала, что мы поднимемся вместе. Вместе было не так страшно. Я сама не заметила, как оказалась под крышей.

Мы сидели на самом верху, и Хасмик много-много целовала меня и говорила, что я большая умница, и что у неё мурашки пошли по телу. Я даже не стала проверять. Вы помните, да, что это выдуманные муравьи?

***

Я заболела. Моё тело было очень горячее, а в жидких какашках были капли крови. По испуганному лицу Хасмик я поняла, что у меня серьезное заболевание. Она позвонила Михрану. Михран — это суровый двуногий, который хотел сделать мне смертельный укол. Если у тебя не сломан позвоночник, он тебе другие уколы делает: от них не умираешь, а наоборот, поправляешься. В мире двуногих всё просто: уколы, слёзы и мурашки. На все случаи жизни.

Михран был далеко от своего дома, который называется клиника и не мог принять нас. Хасмик и Анна озабоченно смотрели на меня и то и дело произносили два слова: «энтерит» и «водка».

Я тогда не знала, но энтерит — ужасное заболевание. Потом у нас его было предостаточно. От него очень легко умереть. Особенно в маленьком возрасте. Мне тогда было шесть месяцев.

Про водку я даже не хочу вам рассказывать. Отвратительное питьё. Сжигает всё у тебя внутри. Даже болезни.

Запах водки мне не понравился, и мне его насильно влили в рот. На следующий день тоже. И, знаете, эта отвратительная жидкость сработала: я выздоровела. Хотя Михран потом ругал Хасмик и Анну за неё.

***

Пришли двуногие с камерами. Снимали кино про волков. Волки — это собаки, которых не приручил человек. Двуногие искали щенка, чтобы снять в роли волчонка. Их главный сказал, что только я похожа. Не знаю, как он назывался, но если увидите фильм, в котором лежит волчонок и скалит зубы, знайте: это я.

Жизнь четвертая: Роды

Мне два года. У меня есть мальчик. Его зовут Аслан. Мы живём вместе в одном вольере. И бегаем вместе. Я довольно быстро бегаю. Но вразвалку, как пьяная. Пьяный, это когда ты выпил много-много водки и не можешь держаться на ногах. Но я водку больше не пила после того случая, когда заболела. Просто у меня же позвоночник был сломан, и я никогда не буду ходить ровно, как другие собаки. Я уже привыкла так бегать, и мне не плохо. 

Аслан вылизывает мне лицо и делится со мной едой. Притаскивает мне косточки. Одну я начинаю грызть сразу, а другие припрятываю на потом. Когда ко мне подходят другие мальчики, Аслан тихонько рычит, и они тут же отходят. Аслан большой и сильный. Все его боятся.

Хасмик и Анна не очень одобряют нашу дружбу. Не знаю, почему. Мы время от времени едем к Михрану проверяться. Он всегда одевает на меня намордник или перевязывает мне подбородок. Чтобы я не укусила. Мы не любим друг друга. У меня хорошая память. Михран каждый раз говорит, что у меня отвратительный характер и советует всё-таки усыпить.  

Хасмик и Анна рассказывают про мою дружбу с Асланом и просят Михрана стерилизовать меня. Я не знаю, что это значит, но звучит не так страшно, как «усыпить».  

Михран отказывается. Говорит, что мои ноги могут не выдержать, и я могу перестать ходить. И чтобы они не беспокоились: Аслан не сможет прыгнуть на меня, у меня подкосятся ноги, и я упаду. Я вообще не понимаю, о чём они. Мне хочется, чтобы Михран снял с меня дурацкий намордник.

***

Михран сильно недооценил мои ноги. У меня в животе появились существа. Они были живые. Они росли. Иногда пихались. Кто-то заметил, что я чуть-чуть потолстела. Я потом видела это у других собак. Животы у них становились огромными, а мой был, правда, едва заметен.

Все поняли, что происходит, только когда крохотные существа стали выходить из меня. Хасмик в смятении бегала туда-сюда, звонила Михрану, говорила, что я умру, кричала, что уже поздно везти меня. Но Анна сказала ей успокоиться и стала помогать мне.

Я родила шестерых мальчиков. Очень красивых. Они постоянно пищали и просили есть. Мне давали тройную порцию еды, но им всё было мало. Я их оставляла только ненадолго, когда ходила в туалет. Остальное время не отходила от них, и бросалась на всех, кто подходил к нам. На Хасмик и Анну я только рычала, но и их боялась: я не знала, как они относятся к моим мальчикам. Анна сказала, что у меня появился материнский инстинкт.

На меня и моих детёнышей приходили смотреть люди. Все говорили, что я очень хорошая мама, и что это чудо. Чудо — это когда происходит что-то очень хорошее, чего никак не могло произойти.

***

Я потеряла всех своих малышей. Они умирали один за другим, и я ничего не могла сделать. Я никому не позволяла прикоснуться к мёртвому щенку. Относила за шкирку подальше от ещё живых, рыла яму лапами и закапывала. И так всех шестерых.

Нет, я не перестала есть. И не скулила по ночам. Я молчала. Не хотела ни с кем общаться. Ничего не хотела. Даже понять: почему.

Михран сказал, что они умерли, потому что у меня инфекция. Инфекция — это жестокое существу внутри тебя, которое убивает детей.

Михран сказал, что теперь точно нужно стерилизовать меня, иначе я тоже могу погибнуть.

***

Ночью перед стерилизацией Хасмик долго говорила со мной. Что всё будет хорошо, чтобы я ни о чём не волновалась. Гладила меня и плакала. По-моему, плакать — её самое любимое занятие. Я не возражаю, только лучше бы она занималась этим подальше от меня. После её плача моё лицо становится мокрым. 

Михран одел на меня намордник и взял шприц. Я попыталась сопротивляться, но если Михран решил сделать укол, ему ничто не может помешать. Он это всегда делает быстрее, чем ты успеешь оскалить зубы. 

Через некоторое время мне сильно захотелось спать. Я сопротивлялась до последнего: с Михраном нужно быть осторожной, и уж точно не спящей. Но моё тело не подчинялось мне. Михран сказал, что меня уже можно положить на стол. Раздвинул мне ноги и начал привязывать их к столу. Хасмик пыталась помочь ему, но у неё так дрожали руки, что Михран предложил ей тоже сделать укол.

***

Дальше я не знаю, что было. Я провалилась в темноту. Когда очнулась, всё вокруг плыло и качалось. Я лежала на полу на одеяле. Возле меня горела штука, которая давала мне тепло.

Не знаю, сколько я лежала так, но кружение постепенно прошло, и я попыталась встать. Хасмик не подошла ко мне помочь, как всегда делала, когда у меня слабели ноги, и я начинала волочить их по земле. Она стояла у стола, сжимала руки и широко открытыми глазами смотрела на меня.

Через несколько попыток мне удалось встать. Я покачнулась, но удержалась на ногах. Сделала два нетвёрдых шага, упала, опять встала.

— Нормально, — сказал Михран, — ноги работают. Ну и везение у этой собаки.

Хасмик наконец подошла ко мне, опустилась на колени и — вы уже догадываетесь, да? — заплакала. Хорошо, что Михран сказал, что всё нормально. А то с ней никак не поймёшь — хорошо или плохо. Она плачет и от того, и от другого.

После стерилизации мы с Асланом стали друзьями. Он больше не прыгал на меня. Видимо, у меня отняли что-то важное, без чего я ему в качестве подруги уже была неинтересна. Я была не против. Я не забыла, как умирали мои малыши.

Жизнь пятая: Аутоиммунная болезнь

У меня на глазу появилось пятнышко. Сначала я подумала, что мне в глаз что-то попало, и пыталась выдернуть лапой. Но пятно не только не пропало, а стало увеличиваться. Как будто на глаз натянули тонкую плёнку. Которая мешала мне нормально видеть.

Мы поехали к Михрану. Он сказал, что у меня аутоиммунное заболевание. Что мне больше нельзя быть на солнце. Если солнечные лучи будут падать мне в глаза, я перестану видеть. И что мне нужно каждый день капать в глаза лекарство. Которого нет в Армении, и его нужно привезти из другой страны.

***

Из вольера Аслана я переселилась в дом. На окна повесили плотные ткани, чтобы солнечные лучи не могли добраться до меня. Я выходила на улицу только когда темнело.

Жить дома мне понравилось. Можно было забираться на мягкий диван и лежать себе. Днём я спускалась с дивана только когда нужно было покушать или сходить в туалет. Если меня выпускали, я ходила в туалет на улице. Если не успевали, то — дома. Было не так удобно, как на земле, но из-за моего сломанного позвоночника я не могла долго держаться.

Хасмик кричала, когда я какала и писала дома. Но я не обижалась. Я уже привыкла к странностям двуногих: у них любовь выражается то слезами, то криком. Чем больше любовь, тем громче крик.

***

Хасмик очень любит драться. Она дерётся с волонтёрами. Это двуногие, которые некоторое время живут у нас дома и ухаживают за нами и лошадьми. С тех пор, как я переехала в дом, Хасмик больше не может играть в свою любимую игру. Как только кто-то, например, сжимает ей руки, я бросаюсь и хватаю обидчика за попу.

Хасмик объясняет мне, что никто не собирается причинить ей зла, что это всё понарошку (как мурашки). Но всё равно каждый раз я не могу удержаться, чтобы не защитить её. Уж очень я люблю эту двуногую. Однажды я даже на Анну набросилась, когда она в шутку положила Хасмик на лопатки.

***

В пасмурные дни мне можно выходить на улицу и днём. Пастух, который гонит коров на пастбище мимо нашего дома, всегда кидает в нас, собак, камнем. На всякий случай. Остальные собаки приходят от этого в бешенство и начинают лаять на него и делать вид, что сейчас и правда, все накинутся. Но я молчу и не шевелюсь. Я его прекрасно понимаю. Может, у него тоже в жизни была история, и теперь у него не получается доверять.

***

Плёнка порой очень мешала. Мне приходилось наклонять голову вбок, чтобы сфокусировать взгляд. Я на всякий случай сначала рычала на всех, кто входил в дом, а потом уже разбиралась, кто есть кто.

Однажды к нам приехал волонтёр. Он вошёл, я зарычала, но вместо того, чтобы отпрянуть, волонтёр подошёл ко мне и погладил голову. От неожиданности я даже забыла укусить его. А он гладил, улыбался и говорил, что я очень красивая и похожа на волчонка.

Волонтёр мне понравился. Он всегда улыбался и много со мной говорил. Это был очень важный волонтёр в моей жизни. После него я начала думать, что двуногие мужчины и дети не все, видимо, вредные. Хасмик говорит, что после него я наконец-то научилась доверять. Даже перестала нападать.

Ну, как перестала. На электрика я по-пежнему нападаю сразу, если он является без предупреждения. Меня этому Аслан научил. Несмотря на свой устрашающий вид, Аслан очень ласковый и любит всех. Набрасывается только на электрика. Посудите сами. Электрик — это человек, который приходит требовать деньги за электричество. А деньги — это такие бумажки, на которые нам покупается еда. Выходит, электрик пытается лишить нас еды.

Но на других я правда перестала нападать. И это очень хорошо. Есть у меня история, которая до сих пор мучает меня.

Как-то к нам приехали двуногие дети со своими родителями. Я подошла к маленькому двуногому и цапнула его за попу. Профилактически. У него была ветка в руках, и я не знала, что он собирается с ней делать. Он заплакал, прибежала его мама, открыла ему попу, сказала, что это просто царапина, и что он сам виноват, наверно, ударил меня палкой. А то все собаки здесь очень милые, и никто не укусил бы его просто так. Мальчик плакал и твердил, что он ничего не сделал, но мама ему не поверила. Ещё погладила меня и извинилась. Мне, правда, очень стыдно за эту историю.

***

Летом я снова переселилась. Постоянно приходили двуногие — на терапию и в гости, открывали и закрывали дверь, и я выбегала на солнце. Я снова переехала в конюшню, в лошадиную комнату — денник. Маленькое окошко закрыли картоном, и днём в деннике была полутьма.

Чтобы плёнки не стало больше, мне постоянно нужно было капать лекарство. Которое, как вы помните, в Армении не продавалось. Марианна и Мэри — две чудесные двуногие сестры — всегда находили способ прислать или привезти мне это лекарство из города, который называется Москвой. У них была собака с таким же заболеванием, что и у меня, и они знали, как важно это лекарство.

***

В тот год случилось одно важное событие. Мы подружились с Михраном. Я больше не набрасывалась на него, а он зауважал меня за то, какая я сильная.

Зимой у нас началась эпидемия — это когда все одновременно заболевают одной болезнью. Называлась она конурным кашелем. Все собаки кашляли не переставая. Меня и Аслана повезли к Михрану узнать, чем мы заболели. Меня — потому, что я болела тяжелее всех, а Аслана потому, что мы очень хорошо могли ехать в машине вместе.

Михран назначил лечение: таблетки и уколы. Предупредил, что лечение может быть долгим, и смертельный исход тоже вероятен. При этом посмотрел на меня. Но я сдаваться не собиралась какому-то там кашлю. Мы и не такое пережили.

Каждый день Хасмик и Раффи набирали по 36 шприцев желтоватой жидкости и кучу таблеток на всех и шли к вольерам лечить нас. Раффи — двуногий, который живёт в Уши и здорово помогает нам. Я на него никогда не набрасывалась, даже в свои самые злые периоды. Раффи меня не боится. Он вообще ничего не боится, только «отстать от моды». Я не знаю, что это значит, Хасмик так говорит про него.

Некоторые собаки не хотели лечиться, выплёвывали таблетки и носились по всему вольеру при виде шприца. Но я прилежно принимала все лекарства и потихоньку из ноздрей перестали капать гнойные сопли, а лёгкие очистились.

Когда мы опять поехали к Михрану, я уже вообще не кашляла. Вот тогда Михран и сказал, что я очень сильная и, похоже, всё переживу. И погладил меня. И впервые не надел намордник. Ну, а я лизнула его в руку. Этот двуногий уже столько раз спасал мне жизнь, что пора было простить его за прошлые попытки усыпить меня.

Жизнь шестая: Менингит

Я люблю весну. Весной много луж, по ним можно шлёпать. Мне очень нравится измазываться — грязью или коровьим навозом, например. В начале и середине весны часто бывает пасмурно, и тогда мне можно выйти на улицу и днём.

Той весной Хасмик уехала. В первый в своей жизни отпуск, как она говорила. Это когда на время уходишь далеко от своей привычной жизни, чтобы соскучиться и опять полюбить её. Нет, Хасмик нас не разлюбила. Она просто устала орать на нас и ей нужно было отдохнуть.

Я скучала, конечно. Но, с другой стороны, можно было вымазаться чем угодно, и никто на тебя не кричал. С нами осталась Анна, а она нам всё прощает.

***

Я не очень хорошо помню тот день. И последующие несколько тоже. Последнее, что я помню, что был хороший день, солнце не сильно пекло, и я долго гуляла и получала солнечные витамины.

На следующий день волонтёр Мариетта подошла к моему деннику и закричала. Прибежавшая на её крик Анна увидела меня лежащей в деннике с неподвижным телом и головой, мотающейся из стороны в сторону в конвульсиях.

Меня немедленно повезли к Михрану. Оказалось, у меня — острый церебральный менингит. Это когда голова у тебя воспаляется, и ты находишься как бы не здесь. Ещё у меня была сильно повреждена печень. Михран сказал, что шансов практически никаких. Если бы не Анна, на этот раз он бы точно меня усыпил.

Это и всё, что случилось потом, я узнала позже, из Аниных рассказов. А тогда я ничего не соображала. Анна отвезла меня к своей маме, в место, где было много других собак. Первые два дня я лежала без движения и хрипела, будто умиравшая. Не ела и не пила. Приехала Аида, но я даже её не замечала. Михран назначил лекарства, и Анна звонила ему по десять раз в день. Михран говорил, что я мучаюсь, и что это нужно прекратить.

На третий день я лизнула воду. Попробовала встать, но упала. На следующий день получилось встать и сделать пару шагов. Голова была как в тумане. Казалось, боль стискивает её снаружи. У мамы Анны в руках был кусок хлеба. Я подошла и понюхала. Все, конечно, заплакали от радости. Но Михран всё равно не верил, что что-то получится. Я его не виню. Кажется, впервые я сама была не прочь усыпиться, лишь бы эта адская боль прекратилась.

У меня начало наступать улучшение, но затем состояние резко ухудшилось. Настолько, что Анна подумала, что я могу умереть и нужно написать Хасмик.

***

Хасмик приехала из своего отдыха с двумя волонтёрами, автостопом, прихватив по пути собаку со сломанными задними ногами и стрижика с повреждённым крылом. Ей уже ничего не нужно делать: все эти больные и несчастные сами её находят.

Когда Хасмик опустилась передо мной на землю, я чуть было не укусила её. Я узнала её только минут через 20. Говорю же, у меня голова была не на месте. Наверно, я выглядела ужасно, потому что Хасмик всё плакала и плакала. И за что-то просила прощения. И говорила, что впервые понимает желание Михрана усыпить меня.

Но я опять прорвалась. Меня продолжили лечить строго по часам уколами и таблетками. Я снова жила в доме, бывало, какала и писала там же, но Хасмик уже не кричала. Должно быть, она здорово испугалась, что чуть не потеряла меня.

Я сильно похудела, от уколов болели ноги, координация была хуже некуда, но я выжила. Теперь я шатаюсь чуть больше, чем до болезни, иногда мотаю головой. Бывает, набрасываюсь на собаку, сама не понимая потом, почему.

Но в остальном жизнь стала налаживаться. Я сильно подружилась с новым волонтёром Фёдором. Подхожу к нему, подставляю шею, чтобы почесал. Закрываю глаза и наслаждаюсь. По привычке рычу на всех, кто входит в дом, но и быстро успокаиваюсь и даю себя погладить. Хасмик говорит, что наряду с полезными вещами менингит лишил меня изрядной порции вредности.

Жизнь седьмая: Жизнь

Мне нравится лежать и жмуриться на солнце. Волонтёр Ханс привёз мне из Германии специальные очки для собак с такой же проблемой со зрением, как у меня.

Моя спасательная троица — Хасмик, Анна и Аида — много дней обсуждали Оптимун и решили, что неправильно посадить меня на это лекарство всю мою жизнь, ведь у него наверняка куча побочных эффектов. Это когда лекарство лечит одну проблему, но вызывает другие. Лучше очки, решили они. Мне очки не нравятся, и я пытаюсь их снять. Но зато в них я могу получать солнечные витамины.

Я склоняю голову набок, чтобы фокусироваться и видеть. Хасмик говорит, что так я похожа на учёного дрозда. Я не знаю, что это такое, надеюсь, что-то хорошее.

***

Я живу то в конюшне, то дома. Теперь у меня на бедре открылась рана, никто не может понять, почему. На неё мажут вонючую мазь и одевают мне воротник. Это такой кон, который оборачивается вокруг шеи и не даёт моему рту дотянуться до раны. Любят эти двуногие напяливать на меня всякие штучки. С воротником я тоже борюсь, даже порвала в нескольких местах, но он пока прочно держится.

Мы часто гуляем в полях. Остальные бегают, а я не могу долго и быстро бегать. Отстаю. Хасмик останавливается и ждёт меня. И подбадривает.

***

Почти все двуногие, что приезжают к нам в гости, начинают жалеть меня. Для многих, если ты не такая, каким они представляют себе счастливое существо, то им нужно смотреть на тебя и плакать. Двуногие вообще очень любят слово «счастье». Но, по-моему, они понятия не имеют, что это такое. Ещё они очень любят рассуждать про нас, собак, так, как будто побывали в нашей шкуре и знают всё-всё-всё про наши чувства, желания и то же счастье.

Однажды к нам приехала двуногая со своей собакой. Эта была маленькая собачка. Её волосы были стянуты бантиками. Она хотела бегать и играть с остальными, но двуногая быстро взяла её на руки и сказала, что её девочка дома не слезает с дивана, и она не хочет, чтобы та пачкалась. И что ей больно, и она не может смотреть на меня. И назвала меня несчастной. Не знаю. Если бы меня стягивали бантиками и не давали спуститься с дивана…. Ну, что это за счастливая жизнь?

***

На протяжении всей моей жизни многие двуногие говорили, что нельзя тратить столько усилий и денег на одну собаку, когда их можно потратить на много остальных. И что меня нужно было усыпить. Деньги — это, помните, такие бумажки, которые очень важны двуногим. Они их обменивают на еду и лекарства, например. Хасмик говорит, что одна жизнь так же важна, как несколько жизней. Но я понимаю точку зрения других двуногих тоже. Этих бумажек, видимо, не так много на земле, и на всех не хватает.

Я рада, что меня не усыпили. Что я живу. Бегаю. Валяюсь в конском навозе. Сплю на мягком, тёплом сене, пахнущем чабрецом. Мне нравится запрокидывать голову, чтобы мне почесали шею. Долго гулять по полям. Жмуриться на солнце. Грызть косточку. Гонять кошку Пикассо, которая всё время норовит залезть мне под хвост и понюхать. Я обожаю сбегать и лакомиться всякими вкусностями с помойки. Главное — перед возвращением замести все следы, чтобы Хасмик не кричала.

По мне, не очень важно, как ты ходишь или видишь. Что по-настоящему страшно, так это никомуненужность. Есть много собак, да и двуногих тоже, у которых всё на месте, но никому нет до них дела. Я думаю, есть кое-что важнее этих денег. И собак, и двуногих, и всех остальных нужно просто любить. Любви в отличии от бумажек — много и на всех хватит. Но я не претендую на абсолютную правоту в этом вопросе. Это всего лишь скромное мнение собаки, которая многое пережила и выжила именно благодаря любви.

Станьте Патроном

Мы создаём сообщество неравнодушных, свободных и непредвзятых людей. Если вы хотите поддержать нашу работу по разбору глубоких социальных проблем при помощи личных историй простых людей, самый лучший способ это сделать — стать нашим Патроном.

Текст закончен, история продолжается

Наша миссия — способствовать изменениям в обществе, ломая табу и свободно обсуждая такие важные темы, как насилие, бедность, дискриминация, родительская и врачебная этика — и так далее.

Рассказанные здесь истории всегда будут оставаться честными и непредвзятыми — в том числе благодаря нашим Патронам. Вы тоже можете присоединиться, нажав на кнопку и выбрав размер поддержки.

Каждая подписка, начиная от 2 долларов ежемесячно, поможет авторам создавать новые материалы. Спасибо!