Не сегодня
Текст: Хасмик Хованнисян
Редактура: Фёдор Корниенко
С первых лет жизни он отказался драться в собачьих боях. В восемь лет подхватил нервную чумку. «Давно пора», — решили хозяева, и выставили бесполезного пса на улицу. Но Бассит на дрожащих ногах доковылял в нужный двор и выбрал себе новую жизнь. И прожил её долго и удивительно.
В рамках тренингов в Польше я была в приюте — просторном, красивом, с кучей волонтёров и пристраивающихся собак. Там не усыпляли по старости, а пытались пристроить до последнего. Но если к ним попадала беременная собака, то они давали ей рожать, а затем умерщвляли щенков. Потому что, объяснил директор в ответ на мои широко раскрытые от ужаса глаза, щенков берут охотнее, и они отнимают шанс у взрослых собак. А когда ты управляешь приютом, твои профессиональные качества порой должны превалировать над личными переживаниями, и ты должен принимать решения исходя из всеобщего собачьего блага.
Бассит — это вереница сложнейших выборов, ва-банков и крупных выигрышей. Многочисленные спасения Бассита были часто в ущерб остальным обитателям «Кентавра», на него бросались силы и средства, на которые можно было спасти несколько десятков других, более молодых собак. По всем законам приюта, его нужно было бы усыпить по крайней мере два раза.
Получается, Басит выживал и прожил столько благодаря нашему чудесному непрофессионализму в качестве руководства приюта.
Восемь лет назад
Я забираю лошадь домой
Всё началось с того, что я встретила на улице Тику. У меня и Гольфа был редкий выходной от спасательных работ. Я даже одела короткую юбку вместо «собачьих» джинсов, а Гольф помылся. Чтобы все собаки и кошки сразу поняли: сегодня не бросаться под машины и не волочиться перед нами с мутными глазами или страшными ранами.
Оставив машину отдыхать на парковке, я шла по улице, улыбаясь февральскому солнечному морозу и прохожим. Внезапно моя улыбка споткнулась об лицо Тики. Оно было печальным. Моя улыбка замерла. В печальной Тике всегда таилась угроза в виде больной, умирающей, несчастной собаки, которую нужно немедленно спасать.
Мои страхи оправдались. Огромный волкодав, истощённый, постоянно трясет головой. Ни один таксист его не берет, а нужно лишь довезти до одного ветеринара. Тот согласился посмотреть собаку и оставить в клинике на несколько дней, пока её куда-нибудь пристроят.
— Очень жаль, а я, вот, спешу, — открыла рот, чтобы сказать, я. — Ну, если только до ветеринара…, — опередил мозг язык.
Уже стемнело, когда мы припарковались во дворе дома Эдиты, девочки, которая нашла собаку. Я вышла из машины, и на меня прыгнула и радостно потёрлась мордой об лицо маленькая лошадь. Которая оказалась огромной собакой.
«Я увидел её и погиб», — пел Высоцкий.
— Я довезу до ветеринара и сразу уезжаю, — напомнила я в машине. Два раза. Чтобы быть уверенной, что поняли точно все. И я тоже.
Худенькая Тика вжимается в сиденье, отчего становится ещё меньше и послушно кивает. Впрочем, глаза не могут утаить довольную улыбку. Вынимает сигарету, неправильно понимает мой брошенный на неё суровый взгляд и поспешно засовывает сигарету обратно.
Пёс едва помещается в просторном багажнике Фольксвагена. Высунул язык и трясет головой, как китайский болванчик. От его громкого и сопливого дыхания машина слегка покачивается.
Я смотрю на него в зеркало заднего вида и думаю, что никогда не видела такой огромной собаки. И такой совершенной. И что у нас слишком много собак, и новую н-и-з-а-ч-т-о. Да и некуда — все вольеры заняты.
«Нервная чумка, тут и без теста ясно», — ещё в коридоре диагностировал ветеринар. И отказался держать собаку в клинике ни то, что несколько дней, но даже несколько минут. Псу около восьми лет, контакт с ним опасен для других собак, состояние запущенное, и шансы на то, что выживет, невелики, — в отличии от трат на лекарства, и всем будет лучше, если его усыпить.
— Я переночую с ним на улице, а утром придумаем что-нибудь, — тихо сказала Тика.
Я не сомневалась, что она так и сделает. В феврале. Отвезти его домой ей нельзя: у Тики живёт шарпей Блэки — пёс, у которого аллергия на всё на свете.
— Нет. Я забираю его, — опять выступил язык, только я приготовилась думать, кому можно сбагрить опасного пса.
Анна справедливо возмущается
Имя псу мы придумывали вместе с Анной Жамхарян. Если вам интересно как у нас в «Кентавре» набралось столько собак, то вот, именно отсюда и набралось.
— Хас, привет, ты занята? — раздавался в трубке голос Анны, и я напряжённо сглатывала слюну. — Нужно одну собаку отвезти из пункта А в пункт Б, не могу найти машину, выручишь? Только отвезти и всё.
И хотя четыре из пяти таких собак непостижимым для меня образом вместо пункта Б оказывались в Уши — причём предлагала это я сама! — у меня ни разу не получилось сказать этой женщине «нет». Справедливости ради нужно заметить, что мне никогда не приходилось беспокоиться о пропитании или медицинских тратах всех этих «временных» — у Анны была редкая способность доставать деньги отовсюду.
Однажды, например, мы оплатили операцию собаки со сломанной лапой, почистив Анин балкон и сдав бутылки из-под пива, которые они с мужем выпили за последние несколько лет. В другой раз преданная свита Анны в лице меня, Анны Варданян и Тики понуро стояла у стола ветеринара с четырьмя одной-лапой-уже-в-могиле щенками с энтеритом. Мы потупили головы под бременем названной ветеринаром суммы, и по крайней мере одна из нас тайно надеялась, что хоть этих Анна усыпит, но не тут-то было. Она царственным жестом расстегнула с запястья тонкий золотой браслет и велела бежать в ближайший ломбард.
Но сегодня Анна была в бешенстве из-за моего «безалаберного и безответственного» поступка. Сидя у неё дома и выпивая шестую кружку чая, я смиренно ждала подходящего момента, чтобы спросить, что она думает про имя Ваби-Манидо (Белый дух)? Мне очень хотелось дать псу индейское имя.
— Ты понимаешь, — грохотала тем временем Анна, зажигая сигарету за сигаретой, — у тебя штук сто собак («Всего десять», — поправила я, но Остапа уже понесло). Где ты будешь держать этого, чтобы не общался с остальными? Что, если из-за одной этой собаки ты потеряешь всех? Чем вы думали, — что ты, что Тика? Спасать нужно с умом, а не в ущерб!
В сущности, она была права. Чумка — одно из самых опасных вирусных заболеваний, а поражение центральной нервной системы — самая тяжелая форма чумки. Вирус от собаки к собаке передается путём прямого контакта с мочой, кровью или слюной, то есть, заразиться собака может практически от всего. Вероятность летального исхода — особенно для непривитых собак — очень большая.
Наши собаки не были привиты. У них уже развился довольно сильный естественный иммунитет, среди них не было щенков, но всё же чумка есть чумка. С другой стороны, даже если пёс выживет, могут возникнуть осложнения в виде потери зрения или слуха, нарушения координации, изменения поведения, эпилептических приступов. Разумеется, нужно было взвесить все аргументы за и против и подумать о возможных последствиях. Но Анне легко было говорить: она не видела пса.
— Что же ты предлагаешь? — спросила я. — Никто больше не берёт его.
— Усыпить, — отрезала Анна.
Я сделала вид, что поверила и крайне возмутилась. От Анны нужно было тщательно скрывать свою осведомлённость о её непомерной доброте и чувствительности. Анна чуть ли не требовала от ветеринара воскресить собаку, которая уже несколько часов была мертва, что уж говорить о том, чтобы ей самой принять решение усыпить.
К полуночи она угомонилась, а пёс получил имя. Не индейское, а арамейское (у Анны муж ассириец, и она говорит на арамейском) — Бассит. Что означало доверчивый и лёгкий. Чтобы лечение прошло легко и пёс поскорее поправился.
Слон поселился в посудной лавке
Все наши десять собак днём свободно бегали, а на ночь запирались в три пустующих без лошадей денника.
Сами мы — терапевты и тренеры — ночевали в трейлере, точнее, в прицепе машины Красного креста, размером 2.5 x 1.5 метра. Вдоль двух обшитых жестяными листами стен, выкрашенных в бледно-лиловый цвет, были прибиты узенькие кушетки, а между ними — во всю третью стену, тянулись шкафчики.
Эта «комнатушка» должна была стать для Бассита домом на ближайшие несколько… никто не знал — недель или месяцев. Не было никаких гарантий, что Бассит выкарабкается вообще.
Весь день его долговязое тощее тело полудремало, развалившись на кушетке. Оживлялся он только в часы кормления и бесчисленных уколов. Бассит одним махом перебрасывал верхнюю часть туловища на пол, куда ставилась миска с мясом и рисом — задние ноги оставались на тахте — и жадно глотал еду.
Когда Басситу надоедало лежать и он «передвигался» по своему крохотному домику, с полок падали стаканы, а с крючков летела одежда. Но Бассит не оборачивался даже на звук бьющейся чашки — выдержка и хладнокровие, достойные гвардейца британской королевы.
Стены нашего вагончика были без всякой изоляции. Ночью из соображений безопасности мы выключали электрическую плиту на спирали, которой обогревался домик, и бывало, что утром вода в стеклянном кувшине замерзала, а высунутая из-под одеяла голова болела от холода. Теперь же можно было приткнуться к Басситу на тахте, обнять его и спать себе в тепле. Главное — держаться за стенку, чтобы не свалиться с узкой кушетки.
Два раза в день — утром и вечером — мы запирали всех собак, на руках относили полутораметрового пса подальше от нашей территории и выгуливали его на поводке. Бассит передвигался медленно, шатался и постоянно мотал головой.
Снега в деревне Уши навалило по колено. Бассит шумно, с любопытством вдыхал непривычный запах лошадей, смаковал его — отчего ноздри у него раздувались, а верхняя губа смешно елозила вверх и вниз, — привыкал и выпускал воздух с тем же шумом. Кувыркался, хватал ртом снег, часть проглатывая, а часть выплевывая, старался поймать себя за хвост и падал от слабости. Временами у него дёргалась левая задняя нога, или он весь день вырывал. И всё время тряс головой.
Однажды Бассит упал. Бегал, набирая в рот снег, как обычно, но внезапно встал, покачнулся и упал. Несколько секунд бился в судорогах, затем неуверенно поднялся на ноги и обвёл непонимающим взглядом застывших нас.
Через час Бассит уже лежал на полу в клинике, и ветеринар пытался взять у него кровь. Что было не так-то просто. Вены у Бассита «прятались» при виде иглы, а он сам, вялый еще полчаса назад, с откуда-то взявшейся силой отбивался от ветеринара.
Наконец, кровь удалось взять в пробирку. Ветеринар облегчённо вздохнул, взял колпачок, но тут пробирка выпрыгнула у него из рук и кровь Бассита фонтаном брызнула во все стороны. Пришлось повторить процедуру заново. Нужно было спешить: лаборатория закрывалась.
За десять минут до закрытия я ворвалась в приёмную и, задыхаясь, крикнула:
— Кровь возьмёте?
Находившиеся в ресепшене две женщины в ужасе уставились на меня. Только тогда я заметила, что моя светлая блуза вся была забрызгана кровью Бассита.
Бассит решает жить
Очередное обследование показало, что чумка всё-таки наградила Бассита анемией, повреждёнными печенью и сердцем, одним полностью разрушенным лёгким и вторым — работавшим наполовину.
Количество таблеток и ампул увеличилось. В определенные часы, строго по инструкции. При виде шприца с желтоватой или алой жидкостью Бассит изображал прыгающего в траве огромного кузнечика. С ним мы натренировались в метании дротиков; часто шприц приходилось буквально бросать в верхнюю часть его костлявого бедра.
В лапе у Бассита стоял катетер, через который лекарство вливалось в вену. Бассит выгрызал один, и через день его приходилось везти в клинику ставить новый. Каждый раз преодолевая его отвращение к автомобилю всевозможными уговорами и угрозами. Оставить слоника в клинике не представлялось возможным: не хватило бы места.
По ночам мы вслушивались в его дыхание. Считали пульс, напряженно вглядывались в закрытые глаза до тех пор, пока бедняга не просыпался от нашего назойливого внимания. Бросались к нему, как только Бассит начинал кувыркаться по траве, слишком быстро ел или, наоборот, слишком медленно, вёл себя чересчур спокойно или подозрительно беспокойно. Коллапсы повторялись каждые три дня. Каждая ночь могла принести ещё один день жизни — или стать последней.
Выдохнули мы только через шесть месяцев: ветеринар провозгласил окончание борьбы за жизнь Бассита, нервная чумка капитулировала. Каждый последующий год он должен был проходить полное обследование, но его жизни больше ничего не угрожало. Бассит переехал из домика в конюшню.
Басит встречает любовь своей жизни
Бассит ладил со всеми собаками. Точнее, был к ним равнодушен. Наша старушка болонка Кэтти, тоже не особо жалующая собак, воспылала к Басситу страстной любовью: всюду ходила за ним по пятам и подпрыгивала на своих толстеньких ножках, норовя лизнуть в морду. Бассит с достоинством принимал обожание и даже сам проявлял симпатию к Кэтти: иногда подолгу обнюхивал её. Но дальше этого дело у них не пошло.
Мэгги появилась у нас таким же снежным зимним днём, как Бассит за год до этого. У кавказской овчарки было выпадение матки: её прооперировали на деньги, собранные волонтёрами, а хозяина предупредили, что рожать она теперь сможет только через кесарево сечение. Хозяин, рассудив, что у него есть ещё две здоровые суки, обеспечивающие ему потомство на продажу, и оценив расходы на кесарево, отказался от неё.
Забирали Мэгги мы с Анной. Потому что «Собака большая и больше некому. Пусть побудет в Уши, а мы живо найдем ей хозяев».
Мы спускались по узкой обледенелой дороге в ущелье. Анна положила ноги на бардачок, как она любила, курила и поносила хозяина Мэгги. Машина скользила над ущельем, шины были зимние, но не первой свежести, мне было страшно, и я ненавидела их всех — и Мэгги, и хозяина, и Анну.
— Тормоза не держат, — процедила я дрожащим голосом.
— Ты справишься, — даже не посмотрев в мою сторону, спокойно сказала Анна, зажигая следующую сигарету от предыдущей. И я справилась, а что делать?
Собаку на самом деле звали Мега. Хозяин посадил её на заднее сидение, положил кусок тряпки рядом, прочувствованно сказал, что тряпка из её вольера, чтобы собака не слишком нервничала, напутствовал, чтобы мы за ней хорошо ухаживали, потому что это мировая собака. К его счастью, Анна уже села в машину и не слышала этих слов.
Сдавая назад, чтобы развернуться, я увидела в зеркале заднего вида глаза Меги — от тоски, с которой она провожала удаляющегося мужчину, защемило сердце. Мы найдём тебе самого лучшего хозяина, девочка.
Ещё в пути я поменяла ей имя на Мэгги. В честь героини «Поющих в терновнике». Через несколько дней Бассит сделал Мэгги предложение лапы и сердца, как говорил наш тренер, и она согласилась. Мэгги забыла своего хозяина, нового ей, естественно, никто уже и не думал искать.
Мэгги была короче, но шире Бассита. Пастух, каждый день гонявший коров на пастбище мимо нашей конюшни, распространил по деревне слух, что мы от скуки завели себе льва. Мэгги и правда напоминала львицу: и палевым окрасом, и могучей грудью, и даже походкой. Было что-то независимо-бесстрашное в её глазах, от чего иногда становилось не по себе.
Когда после коллапса Бассит, обессиленный, отлёживался и приходил в себя, Мэгги молча ложилась рядом и вылизывала его лапу со следами от катетера. Они всегда были вместе. Стоило Басситу чуть отойти, как Мэгги начинала беспокойно искать его глазами.
Однажды на Бассита, который отходил после очередного приступа, набросился появившийся из ниоткуда жёлтый гампр. Молодой, сильный пёс повалил Бассита и стал рвать его зубами. Мэгги одним прыжком вскочила на гампра, повалила его на землю и всей тяжестью навалилась на горло. Когда мы добежали до них, гампр уже не дышал. В янтарных глазах Мэгги была готовность покориться хозяину, но и совершенное отсутствие раскаяния, и полная решимость защищать Бассита и впредь.
Когда Бассит окреп, Мэгги перестала его защищать, наоборот — будто подстроилась под его плечо, вздохнула с облегчением, что можно побыть женщиной-ланью — капризной и нежной. Если кто-то из собак слишком ей досаждал, она, не поднимаясь с места, тихонько рычала, и Бассит немедленно прибегал разбираться с назойливым четвероногим.
Бассит становится терапевтом
Ребёнок не видел и почти не ходил. Диагноз — церебральный паралич и аутистическую симптоматику — пришлось поставить самим: глубоко-верующая в Бога и абсолютно не верящая в медицину семья никогда не показывала его докторам. Каждое воскресенье ребёнка водили в церковь и молились за его чудесное исцеление, а последние четыре года мама омывала глаза медовой водой, «чтобы они прозрели». Однако попробовать терапию с лошадьми мама согласилась.
К людям Бассит был так же безразличен, как и к собакам. Терпеливо позволял гладить, умиляться и восхищаться собой, но сам к общению не стремился. Мы строили новую конюшню и собачьи вольеры, а пока ночью и в часы терапии привязывали Бассита и Мэгги под огромным грузовиком.
На первом занятии ребёнка с лошадью дремавший под грузовиком Бассит очнулся и внимательно посмотрел на него. Вышел из-под машины, чего никогда не делал в жару. После окончания занятия стал рваться к мальчику и поскуливать, как щенок.
Мама попросила разрешить мальчику погладить пса. Ребёнок наощупь нашел голову Бассита, погладил её, слегка сжал и засмеялся. Со звуком. Нехватка речевых навыков — один из главных симптомов аутизма. Порой это выражается полным отсутствием звукового выражения эмоций. Беззвучен даже смех. В этот день девятилетний ребёнок впервые засмеялся «звуковым» смехом.
Бассит терпеливо ждал, пока ребёнок гладил его, затем поднял голову и… лизнул его в глаз. От неожиданности я обеими руками схватилась за ошейник Бассита.
— Пусть лижет, — остановила мое стремление оттащить Бассита мама мальчика. — Я слышала о целебных свойствах собачьей слюны. А вдруг…
Бассит, будто только и ждал одобрения, с усердием стал вылизывать мальчику глаза. Каждый раз после иппотерапии ребёнок спускался с лошади и просился к Басситу. Ритуал не менялся изо дня в день: он гладил голову Бассита, затем Бассит вылизывал ему глаза.
Через два месяца занятий на лошади ребёнок начал ходить, держась за руку, ещё через месяц — сделал первые самостоятельные шаги. Для формирования мышечной памяти ему нужно было как можно больше упражняться в ходьбе. Ещё неуверенный в своих силах мальчик подчинялся неохотно: делал пару шагов и падал на руки. Однако при магическом «а теперь пойдём к Басситу» его лицо расплывалось в широкой улыбке, он чуть наклонялся вперёд для удержания равновесия и медленно, но уверенно шёл на звук нетерпеливого поскуливания.
Чудо произошло через четыре с половиной месяца. После терапии мы, как обычно, пошли в конюшню кормить лошадей яблоками и морковью. День был пасмурный, в конюшне было темновато, и я включила свет. Ребенок вздрогнул и попятился. Испугался собаки, которая вбежала за ним в конюшню, — решили мы, взяли с мамой его за руки и стали описывать, кто и что находится вокруг.
Мама посмотрела на меня как-то странно, а вечером позвонила и сказала, что он так же вздрогнул, когда она включила свет в ванной, чтобы помыть ему руки. И когда вечером в гостиной зажгли люстру.
— Он вёл себя так, как будто испугался света, — сказала она.
Уговаривать маму отвезти мальчика к окулисту долго не пришлось. Доктор подтвердил наши робкие надежды. Ребёнок начал различать свет и тень.
Это был тот самый момент, когда в центре лошадиной терапии подумали, что собак тоже нужно подключить к процессу реабилитации. С Бассита произошло рождение собачьей терапии в Армении.
Ещё через несколько месяцев ребёнок уже различал очертания предметов под определённым углом. И ужасно боялся нового, неведомого прежде умения видеть. Подходил к Басситу, клал ему на спину голову и замирал. Бассит вместе с ребёнком прошёл через все его страхи.
После мальчика Бассит стал теплее относиться к детям, по крайней мере, теперь он их замечал, но такой привязанности у него больше не было ни с кем.
Бассит встречается с прошлым
Из огромного джипа вышли папа, мама, бабушка ребёнка и два папиных друга. Мама бережно положила на землю маленького мальчика, родители взяли его за руки и ребёнок заковылял к нам, с трудом волоча слабые дрожащие ноги.
Церебральный паралич. Родители пришли записаться на иппотерапию.
— Мне нужно, чтобы сын ходил, я ничего не пожалею для этого, если нужно, каждый день будем приезжать, — сказал папа и повёл толстой шеей с толстой золотой цепью.
На его голос Бассит вылез из-под грузовика.
— Это же пёс моего брата!, — воскликнул мужчина, — что он тут делает?
— Мы его на улице нашли, — сказала я.
— Молодцы, что взяли, — одобрил мужчина, — я думал, его уже нет в живых. Он чем-то заболел и еле ходил. Брат отвёз его в пригород и выпустил. Он всегда был бракованный. Отец и братья все чемпионы, в собачьих боях первое место занимают, а этот всегда боялся драться, заваливается на бок и лежит.
— Но это давно было, года два точно будет, — прибавил он.
— Ага, я тогда беременная была, — подтвердила жена.
Я слушала мужика и старалась не думать о том, что у милого маленького ребёнка передо мной ножки дрожат так же, как у Бассита, когда я его впервые увидела.
Я честно сказала родителям, что никаких гарантий, что ребёнок будет ходить, дать я не могу. Нужно попробовать хотя бы месяц, посмотреть, как откликаются мышцы ребёнка на работу мышц лошади. Папа был разочарован. Сказал, что подумают и позвонят. Больше мы их не видели.
Про собачьи бои и трусость Бассита. Такого благородного пса я в жизни не видела. Бассит никогда просто так не дрался с собаками. К ним у него отношение очень целостное.
При виде новой девочки Бассит деловито тычет нос ей в зад. Если есть малейший намёк на скорую течку, Бассит галантно ухаживает, приглашает разделить с ним вольер, уступает свою еду. Стерилизованная собака же удостаивается удивленно-досадного взгляда кавказского графа: вы, что, сударыня, правда не понимаете, что отнимаете у меня время?
К большим кобелям Бассит грозно подходит и смотрит. Обычно его взгляда достаточно, чтобы пришелец понял, кто тут хозяин. Маленьких мальчиков Бассит не замечает. Если на нашу территорию забирается чужак, от которого Бассит чувствует угрозу, то он набрасывается мгновенно. Но и тогда благородство не покидает его. Как только другой пёс в знак своей капитуляции пораженчески показывает зубы, Бассит его отпускает.
Когда мы уже переехали на новую землю с вольерами, и зимой волки спускались вниз, наши собаки от страха начинали плакать как маленькие дети. И только Бассит отвечал волчьим воем и раздирал решётку вольера — пустите, я им глотку порву.
При упоминании мужчины, что Бассит ложился на землю и не вставал, я едва сдержала улыбку. То, что хозяева принимали за трусость, на самом деле хитрая уловка Бассита. Все наши собаки при команде «место» вбегают в свои вольеры. Бассит же каждый раз с неподдельным изумлением оглядывается по сторонам, как бы говоря: «Ведь не ко мне же вы обращаетесь?».
Если Басситу не хочется заходить в вольер — а ему не хочется никогда — он валится на землю и притворяется, что только что срочно умер. Даже глаза закрывает. Через несколько секунд исподлобья смотрит: поверили ли, отойдут ли. Отходишь, сразу вскакивает и убегает. Гонишься за ним, ловишь, хватаешь за ошейник, Бассит опять падает ниц и превращается в трупик. Пока не выдохнешься и не оставишь его в покое.
Мэгги бежит по лесу
Был жаркий июльский день. Мы ждали ребёнка на иппотерапию. Мэгги и Бассит выжидательно смотрели из-под своего грузовика. Я размечталась, что на новом месте у Бассита и Мэгги будут огромные вольеры и поля, чтобы вволю побегать. Из мечтаний меня вывел звонок: мама ребёнка просила извинить её, малыш закапризничал, и они опоздают на час.
В такую жару хотелось лечь и умереть, но за ребёнком пойдут другие дети, и на выгул гампров не останется сил. Лучше использовать освободившийся час.
В поле, подальше от людей, я спустила их с поводка. Бассит и Мэгги радостно понеслись вперёд, за ними увязались остальные наши собаки. На дороге была огромная лужа: видимо, кто-то, орошая свой огород, забыл перекрыть воду, и она образовала маленькое озерце. Разморённые жарой собаки плюхнулись в воду. Я с завистью посмотрела на них, обогнала лужу и свистом позвала их.
В поле нас хватило ненадолго. Жара, правда, стояла невероятная. На обратном пути маленькие собаки неожиданно обошли воду. Я плелась с Мэгги и Басситом позади. Бассит по своему обыкновению обкакивал каждый огромный камень. Становясь в самые невероятные позы, которым позавидовали бы горные козлы. Это его способ метить. Какашками.
У лужи я секунду поколебалась между окунанием ног в грязную воду и протягиванием их от жары и решила: залезу, а дома помою ноги.
Моя нога поднялась в воздух, чтобы через секунду опуститься в лужу. Мэгги, будучи в четырех метрах, одним прыжком кинулась на меня, повалила на землю и сама прыгнула в воду.
Через секунду она пулей вылетела, сделала два неуверенных шага и упала. «От жары», — глупо подумала я. Пошла к ней, обогнала, позвала. Дошло до сознания. Что упала. Что не поднимается. Что еле дышит.
Пока я звонила ребятам и орала, чтобы подогнали машину, пока машина, разбиваясь на внедорожье, мчалась к нам, Бассит молча стоял рядом и смотрел растерянными глазами.
Потом мы везли Мэгги, уже мёртвую, в клинику. Кололи адреналин в уже мёртвое сердце, пытаясь оживить. Было вскрытие и причина смерти: змеиный укус. Гадюка Даревского. Убивает почти мгновенно.
Мы похоронили Мэгги на отшибе. На следующий день Бассит отказался от еды, на второй и третий день — тоже. Ночью я услышала лай Мэгги. Её львиный рык невозможно было спутать ни с каким другим. Я вышла из домика. Бассит стоял возле грузовика и напряжённо смотрел куда-то. Глаза широко открыты, шерсть — дыбом. На следующее утро он вяло, но поел.
Вечером я повела его гулять. Бассит свернул с дороги, безошибочно нашёл место, где мы похоронили Мэгги, побрёл туда и лёг на её могиле. Через час встал и медленно пошёл домой. И так каждый день.
После Мэгги Бассит стал агрессивным и нелюдимым. То кидался на всех, то часами сидел без движения. Временами у него были приступы такой тоски, что я не смела подходить к нему. Мэгги погибла, спасая меня. Чувство вины и боли сделало меня такой же агрессивной, как и Бассита, на многие месяцы.
Но однажды я увидела сон. Мы бежали через пшеничные колосья: я, Бассит и Мэгги. Сон был в буйных осенних красках, наше счастье разлеталось эхом в полях. Вдруг поле закончилось и наступил лес. Мэгги побежала вглубь промеж деревьев, Бассит последовал было за ней, но Мэгги остановилась, посмотрела на него, и Бассит встал. Мэгги обвела долгим взглядом его, меня, поля и скрылась в лесу. Через секунду я как в замедленной съёмке видела, как Мэгги бежит по лесу — легко, будто не касаясь земли. В воздухе солнечно-желтым цветом разлилась радость.
Я проснулась от двоякого ощущения — щемящего и светлого одновременно. Села на траву рядом с Басситом, обняла его голову большого ребёнка и долго рассказывала про сон; про то, что Мэгги хорошо, про души, которые нужно отпустить, чтобы они взмыли в небо, в абсолютную свободу. Рассказывала торопливо, чтобы не успеть засомневаться в том, что говорю. Мои солёные слёзы падали на его морду, но Бассит не отодвигался. Внимательно слушал. На следующий день он позволил Кэти подойти к нему и даже обнюхал.
Впереди у него была огромная лохматая девочка Санни, которая вернула Басита к жизни, и маленькая Ачерик, которая поселилась к нему в вольер и жила с ним до конца его жизни. Санни приехала к нам на несколько дней, чтобы иметь возможность активно проводить время и похудеть. Бассит бегал с ней часами и словно помолодел. Когда она уехала, Бассит опять стал нюхать других девочек и выбрал Ачерик — даром что стерилизованную и намного моложе его — себе в «совольерники». Но Мэгги навсегда осталась единственной большой любовью Бассита.
Почти два года назад
Бассит отказывается вставать
У работника был выходной, и собак субботним утром кормила я. Бассит не посмотрел на еду. Не выбежал через открытую дверь вольера. Попробовал встать, когда потянула за ошейник, но задние ноги не слушались.
Пока Фёдор и Ханс несли его в машину, я переодевалась. Выбирала, какую серёжку вдеть в ухо. Решала: ботинки одеть или кроссовки. Придумывала себе дела и растягивала время, где будто ещё не случилась беда и не нужно думать, что с ней делать.
В ветклинике нам пришлось ждать: наш ветеринар Михран был на сложной операции. Бассит разлёгся в проходе приёмной, требуя одного — чтобы его оставили в покое. Люди со своими животными бережно шагали через него.
В клинике подстриженный пудель ждал своего хозяина. И норовил выбежать познакомиться с Басситом. По неизвестной причине мальчики пудели — единственные собаки, на которых миролюбивый Бассит всегда набрасывался. На пуделя он даже не посмотрел.
Когда операция закончилась, Басситу сделали рентген, и он получил диагноз. Дискоспондилит — это когда межпозвонковый диск под воздействием инфекции подвергается разрушительным изменениям. У Бассита образовалась грануляционная ткань, которая привела к компрессии спинного мозга и нервных корешков.
На рентгеновском снимке под естественным позвоночником отчётливо просматривался второй, «искусственный». Это боли, которые будут усиливаться. Это ноги, которые всё больше и больше будут отказывать, вплоть до окончательного паралича. Шансов на операцию никаких. В Армении нет возможности делать собакам МРТ. И опыта подобных операций нет.
Пуделя забрали. Приходили новые срочные пациенты. Ветеринар скрывался с ними в клинике. Я и Фёдор сидели в приёмной. Я смотрела на пятнышко грязи на своём кроссовке и с большим удовольствием раздражалась. Как будто грязный кроссовок — самая большая проблема, которая случилась со мной. В голове ничего больше не было: только пятно и раздражение.
Потом пришёл страх. И отчаяние. Вперемешку с ними появились первые размазанные конструктивные мысли. Найти больницу с МРТ и уговорить пустить туда собаку. В голове образовался веский аргумент в диалоге с главврачом: «Это терапевтический пёс, он детям помогает». Несколько лет назад, когда в ветеринарных клиниках ещё не было рентгеновских аппаратов, мы тайно проносили собак в человеческие больницы в больших спортивных сумках и платили за рентген в пять раз больше. Бассита тайно не пронесёшь. Даже в огромном чемодане.
Может МРТ покажет, что можно оперировать, даже если Басситу четырнадцать? И тогда найти человеческого хирурга, который согласится провести операцию с нашим ветеринаром.
Басситу вкололи обезболивающее, и он, всё ещё вытянувшись в проходе, слегка похрапывал. Наш ветеринар не рискнул произнести слово «усыпить», но намекнул, чтобы без истерик. Волкодавы обычно не живут так долго. Бассит прожил жизнь, какая многим собакам и не снилась. И нечего его мучать лечениями и операциями.
Чтобы усыпить собаку, нужна минута, но усыпление — безвозвратно. Как понять, какое решение правильнее — потерять Бассита навсегда или оставить его с разбитыми параличом ногами?
Обезболивающее позволяло Басситу прожить без боли до следующего вечера, а нам — обдумать решение.
Ночью мне не спалось. Я села за лаптоп и написала Михрану длинное эмоциональное сообщение о том, как много значит для меня Бассит, и как важно придумать для него лечение. Ладно, кучу сообщений. Фёдор изучал недуг и возможные варианты терапии в интернете. К трём часам ночи он вполне мог бы уже защитить маленькую диссертацию по дискоспондилиту, а я получила от Михрана информацию про чудо — нестероидный противовоспалительный препарат «Превикокс». Михран признался, что ему очень не хочется назначать «кокс», как я вскоре ласково стала называть наше спасение, которое избавит от болей, но может посадить Басситу почки, которые и так были не в лучшем состоянии. Препарата в Армении нет, придётся выписывать из Москвы и обойдётся он нам в шестьдесят два доллара в месяц. Сумма для нас не маленькая.
Бассит показывает язык
На следующий день Бассит опять отказался от еды. Получил новую дозу обезболивания. Вставал только, чтобы пописать и сразу — обратно в вольер. Писал как девочка, не поднимая ногу, едва держась на дрожащих задних ногах. Хотелось стать маленькой-маленькой, убежать куда-нибудь и спрятаться. И не принимать решений.
Грань между настоящей заботой и эгоистическим нежеланием испытать боль потери такая тонкая. Врываешься в собачью жизнь, принимаешь за неё ответственность и делаешь выборы. Как знать, что они верны? Дискоспондилит и почечная недостаточность звучали одинаково страшно.
Несколько лет назад девочки из волонтёрской группы помощи животным нашли на улице собаку со сломанным позвоночником. Собаку держали в подвале у одной из них и уговаривали нашего ветеринара собрать её сломанный позвоночник. Я же поехала уговорить их не мучать собаку и усыпить её.
Я зашла в подвал и увидела точную копию Бассита. Девочку. Её тело было парализовано, и она могла двигать только головой. Мы с Басситом только-только победили в борьбе с ужасным заболеванием. Все советовали усыпить его, а мы победили. Басситу было восемь, его женской копии — десять.
Видимо, у меня случилось помутнение разума, и я подумала, что усыпить эту собаку означало лишить её шанса, который Бассит получал полгода и чуть ли не равнялось решению усыпить самого Бассита. Я присоединилась к уговорам попробовать. Мы скидывались на огромные пелёнки и дорогие лекарства. Дежурили у неё по очереди. При виде нас собака радостно вскидывала голову и набрасывалась на еду точно так же, как Бассит. Усыплять собаку с таким жизненным аппетитом было жутко.
Мало того, что мы кололи собаке огромное количество лекарств, так ещё ветеринара заставляли приходить и оценивать наши маленькие успехи: вчера сильнее повернула голову, сегодня взглядом показала, что ещё чуть-чуть и точно встанет.
«Даже если через полгода у неё каким-то чудом заработают передние лапы, чего не случится, оно того не стоит», — сказал ветеринар в тот день, когда заявил, то это его последний визит, и он отказывается участвовать в наших инквизиторских пытках над старой собакой. — «Человеку можно объяснить, что ему нужно помучиться полгода, а затем, возможно, будет хорошо. У животного есть только одно время — настоящее. Собака не понимает, что такое “потерпеть”».
Эти слова запали мне в душу. Настолько, что не спрашивая остальных, я повезла собаку на усыпление.
Я представила Бассита с волочившимися по земле лапами. Нет, этого никогда не будет. Мы только попробуем. Не получится, я сама отвезу его на эвтаназию.
От принятия хоть какого-то решения стало легче. Я написала пост на нашу страницу с просьбой о помощи на лечение Бассита.
Я нервничала. Легко собрать деньги для молодой собаки, истекающей кровью или умирающей от истощения, или нуждающейся в операционном вмешательстве. Пара «заранее-прошу-прощения-у-вашей-нервной-системы» фотографий, эмоциональный текст и готово. Другое дело — «помогите нам купить для четырнадцатилетнего пса лекарство, которое он будет принимать каждый день месяцами и которое спасёт его от паралича, но может отключить почки».
Я убрала из текста слово «терапевтический». Выходило, что такие траты на Бассита оправдывались его полезностью, а не тем, что он — член семьи и за него нужно бороться также, как боролись бы мы за человека.
Откликов на пост было много и из разных стран. С предложениями о денежной помощи, советами и консультациями с зарубежными ветеринарами.
Но были и другие: с возмущениями и требованиями не мучать старого пса под видом ложной доброты и немедленно усыпить его. Или подумать о целесообразности каждый месяц тратить на одну собаку сумму, которая бы обеспечила все тридцать пять собак кормом на несколько дней.
Наши друзья привезли «Превикокс» из Москвы. Симптомы исчезли в течение трёх дней.
В течение трёх дней Бассит начал есть, ходить, бегать, писать, поднимая ногу.
Прошло несколько месяцев. Бассит бегал и прыгал, как щенок. Тянул поводок из руки, как лошадь. Почки в порядке. Правда, привычка каждый день подходить к его вольеру медленно и с замиранием сердца осталась. И облегчённо выдохнуть, когда он вскидывает голову и вскакивает на ноги — гуля-я-ять! И мысленно показывать язык старухе с косой. Ещё не время. Не сегодня.
Басситу четырнадцать. Никакое лечение не сделает его моложе. Не заставит костную ткань срастись обратно. Мы не знаем конца этого пути. Даже следующего отрезка не знаем. Но мы не держим его на обезболивающих, не делаем ему бесконечные уколы. Он глотает всего одну таблетку в день.
Мне всё больше и больше людей пишут и спрашивают, где достать «Превикокс». Всё больше ветеринаров назначают этот замечательный препарат, который стал популярным в Армении благодаря Басситу.
Ездить к ветеринару, писать посты, добывать деньги, организовать доставку лекарства из другой страны — всё это требует времени и усилий. Но когда этот громадный вечный ребёнок с разбегу бахает тебя головой в ребро и терпеливо ждёт, пока ты вновь обретёшь способность дышать, повернёшься к нему и почешешь шею, понимаешь, что оно того стоит.
Впереди бежит Бассит
Бассита не стало пятнадцатого февраля. Днём в этот день было раздражающе ветрено, а ночью — мягко холодно. Нас не было рядом, мы уехали на терапию в детский доме вместе с Микки Мук, и я надеюсь, что он ушёл спокойно, а ещё лучше — во сне. Мысль о вскрытии промелькнула лишь на секунду и ушла: Бассит терпеть не мог езду на машине, может, звучит глупо, но мне показалось, что класть его в машину сейчас будет большим неуважением.
Басситу было 16 лет. Волкодавы столько не живут, особенно с такими диагнозами — мы слышали это с его десятилетия. Благодаря «Превикоксу» он жил активно и без боли. Но однажды даже это чудесное лекарство перестало бы ему помогать, Бассит стал бы мучиться сильными болями или отказали бы ноги, и нам пришлось бы его усыпить. И если кто-то есть над нами, я ему благодарна за то, что Бассит ушёл сам.
«Не сегодня», — говорила я каждый раз, когда очередная «смертельная болезнь» сваливалась на Бассита. Он не умрёт, не сегодня, мы выберемся. И мы выбирались.
«Не сегодня», говорю я и сейчас. Не сегодня сяду, поговорю с собой и приму его смерть. Не сегодня. Пока не получается. Жизнь без Бассита — это как если бы человек жил, например, в Японии, на берегу моря, а потом вдруг случился бы цунами, его дом и весь город были бы разрушены. Его бы эвакуировали, скажем, в Париж. И вот проходят годы, у человека квартира в центре, хорошая работа, друзья, может, семья. Ему нравится жить в Париже. Но всегда-всегда по пятам за ним идёт знание того, что не вернуть никогда тот японский дом на берегу моря, не вернуть эту свою важную часть.
«Впереди бежит Бассит, за ним размотанная на пять метров лошадиная корда, задыхающаяся я и скачущий в моей свободной руке телефон, который освещает нам путь. Бассит иногда оборачивается на бегу и смотрит на меня, как на гувернантку — восьмую за неделю — которую, к его величайшему сожалению, тоже придётся уволить. Переходит с галопа на рысь, встаёт в позу и опорожняется прямо на корду.
На дороге одиноко лежит кусок пенопласта. Тихо чертыхаясь, пытаюсь почистить им корду. Вроде удаётся. Бассит уже снова несётся галопом. Некстати поднимается ветер, и пенопласт решает поскакать за нами, жутко скрежеща в безмолвном ночном поле. Бассит останавливается, медленно поворачивается и окидывает пенопласт взглядом: «Этого нерадивого сотрудника тоже уволить».
Возвращаемся. Сижу на камне в собачьем дворике, восстанавливаю дыхание. Басситу хоть бы что. Как будто это не ему четырнадцать. Огромный волкодав со скоростью моськи устремляется к вольеру Арианур и пытается когтями вытащить собаку с течкой через квадратик сетки. Силой желания уменьшить Арианур у Бассита не получается. Он укладывается у её вольера, смотрит на неё с тоской и вздыхает так, что сердце вот-вот разорвётся.
У меня и разрывается — от нежности. От осязания чуда, что он снова бегает, вздыхает, дышит».
Это текст, который я написала полтора года назад. Под ним в комментариях собрались мы — люди, которые знали друг друга ещё в «Жамхаряновские времена», когда Анна ещё не уехала из Армении, люди, которые разбрелись по всему свету, давно не общались, или общаются только виртуально, и те, кто познакомились после. Бассит — как мост между двумя эпохами.
В смерти — самое невыносимое рассматривать смеющиеся фотографии, сделанные при жизни и говорить об умершем в прошедшем времени. Пусть в вашей памяти Бассит останется в том настоящем, где он носится со мной по полям и корчит смешные рожи на совместных селфи.
Станьте Патроном
Мы создаём сообщество неравнодушных, свободных и непредвзятых людей. Если вы хотите поддержать нашу работу по разбору глубоких социальных проблем при помощи личных историй простых людей, самый лучший способ это сделать — стать нашим Патроном.
Текст закончен, история продолжается
Наша миссия — способствовать изменениям в обществе, ломая табу и свободно обсуждая такие важные темы, как насилие, бедность, дискриминация, родительская и врачебная этика — и так далее.
Рассказанные здесь истории всегда будут оставаться честными и непредвзятыми — в том числе благодаря нашим Патронам. Вы тоже можете присоединиться, нажав на кнопку и выбрав размер поддержки.
Каждая подписка, начиная от 2 долларов ежемесячно, поможет авторам создавать новые материалы. Спасибо!
Создание этой статьи было поддержано программой развития гражданского общества Армении НКО NESEHNUTÍ (Программа TRANSITION МИД Чехии)